Круговорот любви в природе

А вы сами когда‑нибудь спали с пьяным сантехником? Кадр из фильма «Афоня». 1975

Сначала я допустил ошибку. Первую книгу режиссера Георгия Данелии – «Безбилетный пассажир» – проглотил залпом. Вторую и третью («Тостуемый пьет до дна» и «Кот ушел, а улыбка осталась») читал уже по‑другому. По странице‑полторы в день, как пьют дорогой коньяк, добытый по случаю. Так типовое коварство всего хорошего – быстро кончаться – было побеждено вполне, опять же, стандартным способом: дисциплиной.

Книги Данелии рассказывают прежде всего о том, как создавались его фильмы. На первых порах это основное, что соединяет автора с читателем, и соединяет надежно, так как оба прекрасно знают итоговый материал.

«Каждый фильм – это моя жизнь, я ни о чем другом не могу думать, он мне снится, ночью я встаю, переписываю сцены, исправляю, улучшаю, для меня нет ничего более важного! » («Кот ушел, а улыбка осталась»)

Между тем тайна данелиевского кино не в сочетании труда и таланта. Совершенно незаметно для зрителя (в этом‑то и секрет) он говорит с ним сверху вниз – с позиции милосердия. Только такое положение, в сочетании с профессионализмом, и позволяет художнику пересекать границы возможного. Например, как в случае с Данелией, объясняться в любви к своим героям, рассказывая об их пороках.

Недаром после выхода «Афони» режиссеру приходили письма возмущенных женщин: «А вы сами когда‑нибудь спали с пьяным сантехником?» Понятно, что он отвечал: не спал ни с пьяным, ни с трезвым, но отношение‑то его к Афоне было определено совершенно безошибочно. Во многом благодаря этому отношению неоригинальный, мягко говоря, сюжет превратился в социальную, психологическую, философскую притчу о медленной, спокойной зоркости добра. Или «Осенний марафон», история о «прелюбодее, сукином сыне» (вспомним фильм другого режиссера), «изменщике коварном» Бузыкине...

«А ему и прическа такая идет – типичный уголовник! » («Я шагаю по Москве»)

Эту глубокую авторскую симпатию к человеку вообще, со всеми его недостатками, а значит, и к нему лично сразу чувствует любой зритель. И мы пересматриваем фильмы Данелии не потому, что не знаем «чем там кончится», как утром выходим в сад не оттого, что за ночь его забыли. Просто там хорошо.

В полной мере это касается и книг Данелии. Недавно поймал себя на том, что постоянно их перечитываю, хотя для коллекции занятных эпизодов достаточно вроде бы одного раза. Нельзя без конца интриговать известным. Тем, что тебя любят, можно.

Когда же художник показывает талантливо и подробно, какими (тут непечатное слово! – А.А.) мы порой бываем, но при этом нарушает технологию, забывая или не имея в наличии ингредиента «любовь обыкновенная человеческая», реакция на его творение обязательно сводится, говоря словами того же «русского режиссера Джорджа», к ощущению «во многом я с ним был согласен, но слушать его не хотелось».

Книги Данелии составлены по единому принципу – смешные и грустные короткие зарисовки, связанные с созданием фильмов, искусно сочетаются с автобиографическими подробностями, впечатлениями от встреч с интересными людьми, размышлениями, наблюдениями...

«Кот ушел, а улыбка осталась» (цитата из «Алисы в стране чудес» Кэрролла) содержит 117 таких тщательно организованных ассоциативных вспышек. Мозаичная структура книги не утруждает читателя, притом что продумана досконально. Каждый из текстов выходит на сцену в этом книжном спектакле строго в определенное время.

Неслучайно он заканчивается ответом на самый вероятный вопрос большинства читателей: «Неужели в жизни вы не встречали сволочей? Почему о них не пишете в своих книгах?» Автор отвечает, что встречал, и немало. А также дает прямое указание на их место в его памяти.

И так же неслучайна зарисовка‑предисловие: утром в Нью‑Йорке он гуляет после банкета, денег ни цента, к нему подходит человек, признается, что он алкоголик, и просит помочь. Извини, говорит Данелия, I am alcoholic too. И вот это too («тоже») – I am (… и … ), короче говоря, human too – духовная основа и его последней книги, и вообще художественного мировоззрения. К чему же оно его в итоге приводит?

«Ну, ну… Что ты нам скажешь за такие бабки?»

К тому, что я, например, человек сухой, черствый, совершенно не стесняюсь признаться в любви к автору, которого никогда не видел. И дело здесь не в славе, капризы которой, кстати, он довольно смешно описывает. Да и мало ли в стране известных людей... Кроме того, понятно ведь, что в бытовом плане это был нормальный человек со всеми своими изъянами...

Но теперь, никогда и никому не завидовавший, я чувствую себя, когда думаю о друге Георгия Данелии Юрии Росте, которому посвящена книга «Кот ушел… », героем известного анекдота – богачом, который рыбачит на своей роскошной яхте, ему не везет, он замечает обшарпанную лодку, которая идет к берегу с уловом, и в сердцах бросает спиннинг на палубу со словами: «И всю жизнь так – одним все, другим ничего!»

А то, что Георгия Николаевича уже нет с нами (он умер в апреле 2019 года), для меня в определенном смысле несущественно. Как всякий человек, не чуждый творчества, я пытаюсь обживать не настоящее, а далекое будущее. С этой точки зрения не только Данелия, но все мы давно умерли. И лишь одно, между нами, покойниками, говоря, еще волнует. Как передать самое дорогое из нашего призрачного, во многом понятного только нам настоящего – в реальный, именно что действительно настоящий мир будущего? У кое‑кого из наших получилось.

Между прочим, в книге «Кот ушел, а улыбка осталась», последнем гимне жизни, созданном Данелией, отчетливо виден и проблеск рая. Автор рассказывает, как во Франции (а в советское время это почти область потустороннего) его приводят «в грузинский ресторанчик» и просят закрыть глаза. Когда он их открыл, увидел, что за столиками сидят его друзья. Думаю, это и есть рай, независимо от того, знал ты при жизни каждого из своих друзей или нет.

Конечно, важно, что книги Данелии позволяют взглянуть на его фильмы еще с одного ракурса. И что взгляд «из‑за кулис» не упрощает их восприятие, напротив, оно становится глубже. Тем более что жизнь, в том числе на съемочной площадке, порой причудливей любого сценария: «За несколько минут задержали и вернули обратно в Советский Союз тех, кто успел пройти наш погранично‑пропускной пункт. Кроме индуса это были пожилая немка и священник из Твери. У всех троих в паспортах навеки стояла печать «Общества филателистов при Доме пионеров Фрунзенского района»!.. Печать... принес на съемку студент первого курса ГИТИСа, который играл роль пограничника. Он знал, что печать будет не видна, но она ему нужна была для самочувствия, чтобы все было по Станиславскому».

Конечно, поучительно, что, рассказывая в этих книгах о себе, автор «невзначай» проговаривает знаковые подробности, касающиеся всех нас. И те, что мы успели забыть. «Георгий Николаевич! ЧП! Ваш гость хочет в туалет! А в объединении бумаги нет! Сегодня последний рулон украли! » И те, что вспомнили. «Молодой голубоглазый спецназовец с экрана телевизора объясняет, что бить прикладом автомата митингующих в лицо при наведении порядка нецелесообразно, в лицо надо бить дулом: кости черепа гарантированно ломаются».

Конечно, делает это он, как всегда, увлекательно. Откуда бы мы узнали, при каких обстоятельствах знаменитый режиссер Георгий Данелия оказался почти без штанов перед первым и последним президентом СССР Михаилом Горбачевым (понятно, что без Роста и здесь не обошлось).

Конечно, совершенно особые ощущения возникают у читателя, если он обнаруживает в историях Данелии какие‑то дополнительные точки соприкосновения, помимо фильмов и общих особенностей бытия. Вот он рассказывает о своей встрече с космонавтом Георгием Гречко. «Улыбка искренняя, глаза озорные, прическа ежик». А мне, например, тоже посчастливилось как‑то познакомиться с ним, и впечатления об этом полностью совпали с авторскими. От той короткой встречи и у меня остались свои истории – просто поучительная и поучительно‑смешная... Бывал я много раз и в поселке Ямбург и могу сказать, что воспоминания Данелии о людях газового Севера не только добрые, но и очень точные...

Но главным вдруг оказывается совсем другое. Чувствовать, как любовь, сделав громадный круг, возвращается к одному из своих носителей.