Но мы зажмем носы

Это уже не рабочая и не крестьянская страна, а страна странная... Фото Елены Семеновой

Доверительная беседа с человеком глубоким, незаурядным и только потом, именно что между прочим, знаменитым просто не может быть скучной. Это как последняя страница задачника – ты ищешь, мучаешься, а там уже все есть. А если не все, то многое. Готовые ответы. В книге Евгения Попова «Мой знакомый гений» их дают политики и поэты, академики и режиссеры... «Всего» 27 человек и каждый – легенда. Что превращает чтение этой сравнительно небольшой по объему книжки в процесс увлекательный и, к счастью, не скорый.

Интервью эти записаны в разные годы, но всякий раз разговор в них идет о том, с чем мы сталкиваемся каждый день. Или – пока – советское наследие, итоги ХХ века... Или – всегда – секреты творчества, судьба человека и человечества...

Так, многие из собеседников Попова убеждены, что один из главных источников большинства сегодняшних российских проблем – отсутствие хотя бы относительно единых общественных ценностей, устремлений.

Евгений Евтушенко: «Все отчего‑то избегают ответа на простой вопрос: «Так какое же мы все‑таки общество строим?» Почему избегают? Да потому скорей всего, что не знают четкого ответа».

И если первый (он же последний) президент СССР Михаил Горбачев и в 2001 году надеялся, что «мы станем гражданами, а не просто винтиками, кепками, свиньями при пастухе», то другие герои Попова еще раньше пытались понять, почему этот процесс идет так медленно.

Вадим Абдрашитов, кинорежиссер (1997 год): «Дом разрушен, не СССР, а Дом с большой буквы, который был в душе у каждого нормального российского человека... Дом этот люди пытаются восстановить, и как плохо это у них получается». Алексей Козлов, саксофонист (1997 год): «Наш народ сейчас напоминает мне беженцев, у которых стряслось землетрясение... надо заново жить и строить. Но работать скучно... Народ помыкался‑помыкался да и решил идти обратно к обломкам, потому что ни новой культуры, ничего построить не может. Вот они, наши милые развалины, вот оно, знакомое гнилье! Но мы зажмем носы, сделаем вид, что это вовсе не развалины, и будем снова тут жить».

Вот оно – то самое чувство, которое за двадцать с лишним лет никуда не делось: на советских останках мы строим не Новый Дом, лучше и крепче прежнего, а времянку, балаган. Абдрашитов (еще раз – 1997 год, а сейчас иначе?): «Посмотри вокруг: один дворянина из себя корчит, другой – радетеля народного, третий, не имея на это никакого права, повесил себе на грудь старые русские ордена». И тотальный непрофессионализм, так характерный для сегодняшней России, является только одним из последствий этой всеопределяющей неопределенности – духовной, эстетической, политической...

Юрий Любимов, театральный режиссер: «У меня тут интервью брал какой‑то телеканал, приехала, иначе ее не назовешь, банда, десять человек. Я говорю – сладко вам живется, тут работы в крайнем случае на двоих. Объясняют: производственная необходимость, процесс. Все это глупость и липа... В стране миллион триста тысяч охранников, здоровенных мужиков и парней, которые ничего не умеют делать... Это уже не рабочая и не крестьянская страна, а страна, мягко говоря, странная. И здесь – трагедия...»

Трагедия. Потому что и отсюда в том числе эпидемия нынешних закрытых судебных процессов, связанных с военными и прочими тайнами. Понятно, что в большинстве случаев дело не в секретности, а элементарной неспособности «эффективных» следователей доказывать вину (если таковая вообще имеет место) законным путем. Тем более что у профессиональных разведчиков всего мира давно друг от друга нет никаких особенных тайн. А способов добывания «секретной» информации – сколько угодно. Вот вы сейчас читаете газету...

Фрэнсис Грин, англичанин, культуртрегер: «Все секреты можно было узнать из ваших газет... в основном провинциальных...» Например, однажды «специалист по законодательству вдруг заметила, что в районе Челябинска происходит нечто неординарное: меняются местные мелкие подзаконные акты, вводятся, например, новые правила, как продавать рыбу на рынке, сменилось расписание поездов. Мы поняли, что дело там очень серьезное... В конечном итоге по газетам было вычислено все: масштаб катастрофы, точные координаты, уровень радиации.

Е. Попов: А‑а, это, наверное, была Кыштымская катастрофа!»

Зато и тогда, и сейчас гостайну удобно использовать для преследования политически неугодных, получения очередной «звездочки» или банального вымогательства взятки. Вообще чем выше уровень секретности, тем проще обстряпывать темные дела... Что тоже давно и ни для кого не секрет.

А результаты удивляют всех неравнодушных к России.

Фрэнсис Грин: «Я многого до сих пор не могу понять. Почему, например, особенно в провинции, подходишь к типичному блочному дому и видишь, как разваливаются ступеньки, торчит ржавая арматура, дыры в канализации, воняет. А построен дом всего четыре года назад. Венецианский посол прибыл в Россию где‑то в 1720‑м и уже тогда заметил, что в других странах дома превращаются в руины медленно, постепенно, а Россия прямо СТРОИТ РУИНЫ...»

Хотя это как раз просто. Зачем трудиться, создавая красивые крепкие дома, когда мало того что будущее неопределенно, так еще неизвестно, что происходит сегодня и что было вчера? Так духовный разброд мгновенно определяет внешний вид рукотворной среды.

Однако ругать «времена и нравы» – занятие увлекательное, но малоперспективное. И собеседники Попова дают нам достаточно примеров того, «что существенно всегда, при любом обществе». В том числе при советском.

Белла Ахмадулина: «Я сначала в защиту Сахарова высказалась, потом – за Копелева. И меня вдруг это страшно развеселило... Разумеется, я не надеялась их спасти, это была попытка спасти свою совесть. И мне полегчало страшно».

А вот, к примеру, что блестящий ученый, полиглот, энциклопедист Вячеслав Иванов вспоминает о своем не менее выдающемся отце – Всеволоде Иванове: «Однажды Дзержинский прислал ему огромный пакет с доносами на него, собранный за полгода, и отец на глазах лубянского курьера не читая бросил этот пакет в горящий камин. Он не хотел в этом копаться».

При этом практически все, с кем разговаривает Попов, – люди творческие. И многое в их высказываниях будет интересно всем, не чуждым, как сейчас говорят, креатива. Меня, например, больше всего поразило признание писателя Владимира Войновича, который «уничтожил около трех тысяч {своих} стихотворений, написанных в разные годы, ненапечатанных, показавшихся... ненужными». Это поступок. Поступок нерядового человека. Или, как утверждает автор книги, гения. И, раз уж мы имеем дело с гениями, понятно, что масштаб обсуждаемых проблем то и дело выходит на планетарный уровень.

Юрий Любимов: «Есть ощущение у многих, а не только у меня, что вообще приближается конец нынешней цивилизации... шарик иссяк, не может больше выдержать такого тотального на него наступления алчных и глупых землян...»

Вячеслав Иванов: «Такое ощущение, что Кювье с его теорией катастроф был ближе к истине, чем сторонники плавной эволюции... Если Высший Разум примет решение, что надо не полностью нас уничтожить, а направить на другой путь, то им могут быть приняты энергичные меры».

И тем более ожидаемо, когда разговор неординарных людей оказывается «хаотичен, как неструктурированный, живой, дикий мир».

Василий Аксенов: «Человечеству всего шесть тысяч лет. А что такое шесть тысяч лет для истории, где счет идет на миллионы и миллиарды... Коммунисты о чем‑то догадывались, когда толковали о новом человеке. Правда, сами, вопреки своему учению, мгновенно освинели и стали жировать среди нищеты. Но они были шагом на Пути, без них человечеству нельзя было сделать следующий шаг.

Е. Попов: Шаг, но куда?

Однако гуру Вася не успел ответить даже на этот простой вопрос, потому что из динамиков... вдруг вновь грянула легкая, но противная музыка.

Е. Попов (пытаясь перекричать музыку): Это нам знак!..

В. Аксенов: «...нет никакого противоречия между теорией эволюции и идеей творения... Адам... как бы наметил весь смысл своего существования как самоусовершенствование на пути возврата к идеалу, то есть выходу из времени. Ибо время – это и есть изгнание. И не идем ли мы из материального мира...  обратно, в нематериальный мир? Так сказать, в райские кущи... Так или иначе, пусть все движется своим чередом. Платим и уходим, Женя».

И вот это, пожалуй, самое интересное в интервью, записанных Поповым, – почти всегда там присутствует еще кто‑то, безмолвный и деятельный. Кто‑то третий...