Поэтика послеобеденного сна

Дани Лаферьер. Почти забытое искусство праздности / Пер. с фр. Е. Смирновой. – М.: Текст, 2019. – 318 с.

Жизнь в большом городе требует остановок, передышек – иначе можно сойти с ума или как минимум заработать нервное расстройство. Умение со вкусом, красиво и изящно проводить свободные минуты и при этом не впадать в тоскливое безделье – тоже искусство. Писатель из Монреаля Дани Лаферьер – великий мастер неспешного времяпрепровождения. Он никуда не торопится. Любит делать паузы, прятаться от суеты будней в тихом кафе, уединяться дома с книгой. Его проза рождается из записных книжек, из мыслей, пришедших в минуты праздности. Он в этом деле признанный профессионал, истинный художник. Теперь об этом знают и в России: на русском языке вышла книга Лаферьера, а сам он в марте 2019 года посетил Москву. Где, несмотря на сибаритский ритм жизни, нашел время для встреч с книголюбами, журналистами и франкоговорящими студентами.

Стиль его прозы под стать темпу его жизни. В книге Лаферьера нет резких поворотов, спецэффектов и эпатажа. Она написана короткими главами-эссе, словно для того, чтобы у читателя в промежутках возникало побольше свободного времени. Чередование прозы и стихотворений создает особую атмосферу неспешности. Ритм текстов и обилие «воздуха» на страницах настраивают на медлительность и вдумчивость. Это в известном смысле роман воспитания, взросления, книга о духовной эволюции.

«Почти забытое искусство праздности» – универсальный текст. Из него можно извлечь цитату практически на любую тему. Здесь соединились автобиографические фрагменты, публицистика, литературная критика, философские афоризмы, житейские наблюдения, мини-новеллы. Лаферьер пишет о философии послеобеденного сна и об эпохе нетерпения («Кто организует этот сумасшедший забег? Куда мы спешим?»), о современном мире зрелищ и своей подростковой влюбленности, о сходстве книжного магазина и кладбища. «Оба места заполнены мертвецами. Часто книга для нас – это мертвец, который продолжает философствовать».

В его книге обнаруживаются размышления о критериях красоты, о вкусе слов и чтении вслух, о привычке людей читать в парках, кафе, метро, о том, из чего рождается литература. О всемирности литературы и о французском языке, на котором он сам пишет. При этом его родной язык – креольский, но это не так уж важно: «Я пишу на языке того человека, который сейчас читает меня».

Конечно же, он пишет и о том острове, который покинул более 40 лет назад и куда в последние годы снова регулярно приезжает. Отношения Лаферьера с его родиной – сложная тема. Это рана, которая заживает медленно. История Гаити полна трагических страниц: зверства европейских колонизаторов сменялись жестокостью местных борцов за независимость, потом приходили оккупанты из Соединенных Штатов, а за землетрясениями, тайфунами и переворотами наступал голод. В середине ХХ века измученное государство возглавил врач и экс-министр здравоохранения Франсуа Дювалье, в скором времени переродившийся в кровавого тирана. Под лозунгом наведения порядка он установил в стране террористический полицейский режим, сам себе придумав прозвище «Папа Док». И даже смерть диктатора в 1971-м не принесла облегчения: к власти еще на полтора десятилетия пришел Дювалье-младший, продолживший мрачное дело отца. Дани Лаферьер, сын экс-мэра Порт-о-Пренса, рос под гнетом этой системы, был завсегдатаем богемных студенческих кружков, работал в газетах обозревателем культуры. Но после убийства ультраправыми боевиками его лучшего друга он быстро собрал вещи и улетел в Монреаль, где тоже говорят по-французски и где обосновалось к тому времени немало гаитян. В Канаде Лаферьер работал на заводе, а через несколько лет всерьез взялся за перо. Правда, первый его роман оказался утрачен (при переезде на новую квартиру рабочие случайно бросили коробку с рукописью в мусоровоз), но следующие произведения благополучно добирались до типографии. С 1985 года книги писателя выходят регулярно. Их экранизируют, переводят на множество языков, награждают престижными премиями, о них пишут влиятельные критики – теперь и в нашей стране.

Праздность он сочетает с высокой творческой продуктивностью. Писатель обжился в Канаде, где климат так не похож на гаитянский. А недавно Лаферьер был избран в состав элитарнейшей Французской академии – первым из уроженцев Западного полушария. Но, приобщившись к сонму живых классиков, он отнюдь не забронзовел. Все так же Лаферьер разъезжает по белу свету, интересуется жизнью во всех ее проявлениях, а в последние годы стал поддерживать одну из умеренных канадских партий, выступающую, в частности, против рьяных квебекских националистов. Его чаще можно встретить за столиком в монреальской кофейне, чем на чопорном собрании парижских академиков, под пыльными портретами Расина и Буало. Впрочем, один из московских читателей, задавая вопрос на встрече в книжном магазине, нечаянно назвал его Лафонтеном. Очень символичная оговорка.

Его книга на первый взгляд кажется бессюжетной и фрагментарной, капризно-субъективной, но, вчитываясь, начинаешь видеть сюжет. Это, в сущности, автобиография писателя, его жизненное и интеллектуальное кредо. Даже цитируя своих любимых авторов (в их числе – Шодерло де Лакло, Сэлинджер, Булгаков, малоизвестные в России франкоязычные литераторы Гаити и Квебека), он всегда пишет о себе. Он исповедуется и вспоминает – даже когда рассуждает о несовместимости диктатуры и холодного климата, о житейских мелочах и социальных контрастах. «В любом случае хорошо, если вам не нужно вставать рано утром, чтобы отправиться на завод».

Из его книги можно составить целый сборник афоризмов. «Наша эпоха создает что-то небывалое». «Если принцесса погибает в автокатастрофе, то у нас есть выбор между автокатастрофой века и смертью века». «Всякий раз, когда журналист не подготовился как следует к интервью, он непременно спрашивает вас о том, что бы вы взяли с собой на необитаемый остров». «Целуясь с моделью, следует опасаться, как бы она не проглотила ваш язык, ведь неизвестно, до какой степени она голодна». «Эмигрант – последний путешественник нашего времени»… Но и это для Лаферьера – не самоцель. Он не претендует на лавры философа-остроумца, моралиста, ментора, арбитра вкуса. Ему просто нравится жить и превращать эти чудесные мгновения в литературу. Ведь он убежден: «По-настоящему важны именно те моменты, когда ничего не происходит».