Дворянин глазами аристократа

Ивану Алексеевичу, в отличие от Владимира Владимировича, повезло с Нобелевкой. Хотя и не сразу. Фото Nobel Foundation

В пятой главе романа «Пнин» (1957) живущий в послевоенной Америке профессор-эмигрант Тимофей Пнин посещает The Pines – дачу своего приятеля Кука (Кукольникова), за образом которого стоит фигура гарвардского профессора-историка Михаила Карповича. На даче у Кука Пнин застает общество других русских американцев, «<…> сидящих на дачных скамейках и обсуждающих эмигрантских писателей – Бунина, Алданова, Сирина». В последнем завершенном американском романе Набокова «Смотри на арлекинов!» («Look at the Harlequins!» [1974]; финалист Национальной книжной премии США за 1975 год; в недавнем русском переводе Андрея Бабикова – «Взгляни на арлекинов!») Бунин присутствует в нескольких русско-американских ипостасях. <…> Омри Ронен предположил, что в романе «Смотри на арлекинов!» Набоков, «склеивая прототипы, сочиняет «лигатурные» образы писателей и их произведений», а «русские литераторы в <романе> – это перелицованные англо-американские». К примеру, в романе фигурирует писатель Vasiliy Sokolovski (Василий Соколовский), который расшифрован как Дмитрий Мережковский с примесью Уильяма Фолкнера. Литератор по имени Aldеn Landover (Ольден Ландовер) прочтен Роненом как Марк Алданов с патиной Уистена Хью Одена. <…> На страницах романа появляется Ivan Shipogradov, eminent novelist and recent Nobel Prize Winner («Иван Шипоградов, выдающийся романист и недавний нобелевский лауреат»). […] Ронен разгадал в лигатурном образе «I.A. Shipogradov» соединение Ивана Алексеевича Бунина и современника Набокова, американского писателя Торнтона Уайлдера (1897–1975), автора знаменитой пьесы «Our Town» («Наш городок», 1938). Согласно Ронену, фамилия Шипоградов образована от имени Уайлдера («thornton» – дословно «город шипов»). Развивая Ронена, Бабиков добавляет, что фамилия Шипоградов одновременно «отсыл<ает> к «колючему» Бунину» <…>.

Почему же Торнтон Уайлдер, которого не стало в год публикации романа «Смотри на арлекинов!», мог стать объектом набоковской гибридизации? Можно предположить, что это связано с той болезненностью, с которой Набоков реагировал на писателей, которых критики и читатели воспринимали как равных ему самому. Вспоминается высказывание Джона Апдайка, одного из немногих американских писателей поколения постмодернистов, выделенных Набоковым. В рецензии на перевод «Защиты Лужина», опубликованной в 1964 году в журнале New Republic, Апдайк назвал Набокова «лучшим сочинителем англоязычной прозы, в настоящее время являющимся американским гражданином, единственным, пожалуй, за исключением давно молчащего Торнтона Уайлдера». Апдайк точно заметил металитературность Уайлдера и его стилистическое родство с Набоковым, и, будто откликаясь на вызов Апдайка, Уайлдер одарил читателей двумя замечательными поздними романами – «День восьмой» (1967; Национальная книжная премия США за 1967 год) и «Теофил Норт» (1973), которые соревновались с поздними романами Набокова.

Лигатурность Шипоградова намекает («наш городок») на провинциальность обедневшего столбового русского дворянина из Елецкого уезда, увиденного глазами молодого русского аристократа из Санкт-Петербурга. Но при этом оценка Шипоградова в набоковском романе далеко не отрицательна и вовсе не однозначна. Герой романа, русский писатель-эмигрант Вадим Вадимович, вспоминает Шипоградова: radiating talent and charm, and – after a few jiggers of vodka – delighting his intimates with the kind of Russian bawdy tale that depends for its artistry on the rustic gusto and fond respect with which it treats our most private organ («светящийся талантом и шармом и – после нескольких рюмок водки – радовавший своих близких той разновидностью русского скабрезного анекдота, чья артистичность зависит от мастерства народного словца и от благосклонного участия, с которым в анекдоте обыгрывается наш самый интимный орган»; наш перевод. – М.Д. Ш). Это самоцитатное описание отправляет читателя к бунинским сценам из воспоминаний и писем Набокова, прежде всего в последнем англоязычном варианте воспоминаний «Говори, память», который мы рассматривали во второй главе книги: «старый cher maitre, размеренно, жемчужина за жемчужиной роняющий в публику восхитительный рассказ»; «подвижный пожилой господин с богатым и нецеломудренным <rich and unchaste> словарем». В отличие от кумулятивного Бунина в мемуарной книге «Говори, память» в романе Бунин-Шипоградов передан Набоковым с симпатией и даже восхищением.

Второй персонаж, которого Набоков, быть может, наделяет бунинскими отголосками, это «крупный поэт» (major poet) по имени Boris Morozov (Борис Морозов). Дополняя наблюдение Ронена о том, что в романе Борис Морозов – инкарнация Роберта Фроста (1874–1963), Бабиков предполагает, что этот поэт с «ледяными» (frosty) глазами – отчасти Бунин. Действительно, в 1940-е годы Набоков несколько раз выступал вместе с Фростом в Бостоне. Его отношение к Фросту было сложным и противоречивым, если судить хотя бы по отголоскам стихов Фроста и отсылкам к Фросту в романе «Бледное пламя» («Pale Fire», 1962). Кроме некоторых внешних, по сути неисключительных свойств (короткая стрижка, осанка, поза живого классика), Бунина и Фроста роднила внешняя установка на классическую поэзию. По наблюдению Григория Кружкова, «<…> положение Ивана Бунина и Роберта Фроста соответственно в русской и американской литературе во многом сходно. Бунин был сознательным оппонентом символистов, как бы «представителем XIX века» в новой русской поэзии. Не менее анахронично выглядел и Фрост, защитник традиционного стиха <…>».

Андрей Бабиков полагает, что Набоков в романе «разделил» Бунина на «нескольких персонажей. Кроме прозаика Ивана Шипоградова (Бунин + Уайлдер) и поэта Бориса Морозова (Фрост + Бунин) в романе фигурирует литератор по имени Ian Bunyan (Иэн Баньян), который публикует рецензии в газете New York Times». Бабиков расшифровал имя Ian Bunyan как одновременную отсылку к трем писателям: английскому писателю и протестантскому проповеднику Джону Баньяну (John Bunyan, 1628–1688), автору знаменитого романа «Путь пилигрима» (или «Путь паломника»), к самому Бунину, которого жена и домашние называли Яном (Баньян/Буньян = Бунин Ян), и к влиятельному американскому писателю, энтузиасту русской культуры Эдмунду Уилсону (Edmund Wilson, 1895–1972), которого друзья и близкие звали Bunny <…>. После переезда Набокова в США и на протяжении 1940-х и части 1950-х годов Уилсон был ближайшим коллегой Набокова по американскому литературному цеху; позднее по целому ряду причин они разошлись и публично враждовали. <…> И в самом деле, писатель Джон Буньян саркастически подмигивает в сторону Бунина, создавая ауру архаичности и, быть может, подтрунивая над незнанием Буниным английского языка. (Вспомним историю с рекомендательным письмом 1939 года, которое за Бунина, по сути, сочинил Набоков, а также тот факт, что Бунин популяризировал и одомашнил американского классика Генри Уодсворта Лонгфелло, хоть и переводил «Песнь о Гайавате», почти не владея английским.) Наконец, не исключено, что Набоков, хорошо знакомый с творчеством Бунина, хотел полоснуть иронией стихотворение Бунина «Пилигрим» (1906–1910; ср. «Путь пилигрима» Баньяна), тем самым задействовав не только поездку Бунина в Святую землю в 1907 году и его «палестинские» стихи, но и несостоявшееся «паломничество» Бунина в Америку.

Кроме сплетенных воедино антипатий и симпатий Набокова триада главных представителей Бунина в романе реанимирует наболевшую тему Нобелевской премии, присужденной Бунину в 1933 году и так и не присужденной самому Набокову. В американском литературном контексте 1950–1970-х годов персонаж с именем Boris Morozov приглашал к разговору о Нобелевских премиях. Более того, к началу 1970-х годов западный читатель прежде всего ассоциировал имя Boris с автором презираемого Набоковым романа «Доктор Живаго», по которому в 1965 году был поставлен популярный кинофильм с Омаром Шарифом в главной роли. В памяти западной интеллигенции еще теплились воспоминания о присуждении Нобелевской премии Борису Пастернаку в 1958 году и последовавших травле писателя в СССР и насильственном отказе от премии. Мотив многократного выдвижения большого писателя на Нобелевскую премию имеет прямое отношение не только к Набокову, который официально выдвигался по крайней мере пять раз в 1963–1966 годах, но ко всем трем литературным персонажам романа «Смотри на арлекинов!», в ауре которых нобелевский лауреат Бунина спарен со знаменитыми англо-американскими писателями, выдвигавшимися на премию, но так ее не получившими. В 1920-е и ранние 1930-е годы Бунин выдвигался на Нобелевскую премию по литературе 18 раз. Сам Бунин в 1938–1953 годах девять раз выдвигал Алданова, но не выдвигал Набокова. Вспомним многочисленные и безуспешные номинации Фроста (31 раз в 1950–1963 годах) и Торнтона Уайлдера (15 раз в 1929–1966 годах) на Нобелевскую премию по литературе, а также номинации Эдмунда Уилсона (пять раз в 1961–1966 годах). Кстати сказать, принцип спаренности нобелевского лауреата и многократного претендента на Нобелевскую премию подтверждает фигура Василия Соколовского, в котором есть что-то от Мережковского (10 номинаций в 1914–1937 годах) и что-то от Фолкнера (Нобелевская премия за 1949 год). Обойденному Нобелевским комитетом Набокову не откажешь в последовательности структурного замысла. Псевдоавтобиографический русско-американский герой романа оказывается в компании персонажей, сотканных из русского нобелиста Бунина и трех американских нобелевских номинантов, Фроста, Уилсона и Уайлдера. Бунина, Фроста и Уилсона не было в живых ко времени работы над романом. Уайлдер умер через год после публикации набоковских «Арлекинов». 

Бостон