Давайте отставать?

Владислав Иноземцев. Несовременная страна.   Россия в мире XXI века.   - М .: Альпина Паблишер, 2018. - 406 с.

На обложке книги Владислава Иноземцева «Несовременная страна. Россия в мире XXI века »- гипсовая девушка с лицом статуи Свобода, но с провинциальным веслом, а не с озаряющим все окрест факелом и скрижалью. Отличный визуальный эпиграф! Сама же книга весьма амбициозна: ни больше ни меньше чем попытка осмыслить будущее России в контексте ее прошлого и настоящего.

Вот два ее главных месседжа. Первый: Россия - страна, исторически и органически несовместимая с модернизацией. Второй: но при этом Россия нынешняя - конструкция прочная и почти неуязвимая - эдакая вечная «ванька-встанька». Не с Путина и даже не с Ельцина такое, по Иноземцеву, началось, а еще с глубокой рюриковой старины, но именно при Путине конструирования достигла своего исторического совершенства - окончательной мифологической отрефлексированности.

«Несовременная Россия». Уж и не знаю, чем так приглянулся Иноземцеву сам этот термин - ключевой для книги, но сам по себе, на мой взгляд, малоудачный. С ним автор невольно попадает в западню банальной семантической двойственности: современность как актуальное, нынешнее, теперешнее, и современность как передовое, прогрессивное и т.д. Иноземцеву нужно только второе значение, но и отменить читатель обречен спотыкаться об эту кочку.

Но и само второе значение как-то плывет. Современность - это принадлежность к странам первого ряда, оседлавшим глобализацию, растущим экономически и развивающимся социально, толкающим своими инновациями весь мир вперед. Не-современность - это принадлежность к странам второго, третьего и так далее рядов, охотно осваивающий и потребляющий разработки современных стран, но самим по себе - в глобальном контексте - бесполых и бесплодных.

Применительно к России речь, собственно, идет об отстающей советской и постсоветской модернизации, и в этом - на фоне преобладающих ранее рассуждений о догоняющем ее характере, - радикальная новизна. 

Надо заметить, что сама книга хорошо выстроена: семь ее глав прочно увязаны друг с другом логикой развития сюжета. Вторая глава называется «Европейская авторитарная страна». Оксюморон? По Иноземцеву - нет. Ибо российская азиатчина вполне освоила и даже творчески развила искусство политического иллюзионизма. Разве в России нет демократических выборов? Как же, есть! Но и председателей российских ЦИКов недаром зовут волшебниками. Мало иметь номинальную выборность, надо иметь сменяемость, говорит Иноземцев - и почему-то останавливается в этом месте. Но разве и сменяемость не может быть рисованной?

Диссиденты, по Иноземцеву, не столько святотатцы, сколько святые, но и не более! Эдакие златоусты-критиканы, любые альтернативы и уж тем более угрозы власти не представляющие. А как же Гавел? Валенса? Сахаров? На 89-й странице Иноземцев впервые формулирует дилемму, или развилку, к которой еще не раз подведет в книгу: оставаться в России (и тогда выбирать между притиркой к российской особости и не-притиркой, то есть внутренней эмиграцией) или валить? Решение об эмиграции он элегантно и точно называет «индивидуальным решением системных (сиречь коллективных, страновых. - П.П.) противоречий». Жаль, что он ни разу не оговорился о том, что решение об эмиграции - штука не только индивидуальная, но и двусторонняя и что для его претворения в жизни нужен еще и такой пустячок, как готовность принимающей стороны.

Иноземцев изначально экономист, и глава 3 («Рыночная не-экономика») - едва ли не сильнейшая книга. Экономика, по Иноземцеву, важнее политики, и, стремясь отмежевать народное хозяйство России от хозяйства стран первого ряда, он уничижительно называет российское «не-экономикой» (хотя бы и рыночной). Но именно с экономикой нынешней России - и задолго до Крыма и санкций - не заморачивалась дружить. Ее первый фундаментальный параметр - бешеные коррупция и взяточничество. Принадлежность к властным вертикалям легко конвертируется в откатах и ​​отступных (что на уровне министра, что на уровне мента), и меткой времени тут есть разве что астрономические аппетиты берущих и возможности дающих. Добавим сюда и толерантность общества к коррупции (мол, приведись мне, и я повел бы себя так же).

Второй фундаментальный параметр - опора на природные ресурсы (пушнина, лес, углеводороды). Вместо интенсификации и роста конкуренции и эффективности - экстенсификация (сухопутная колонизация и экспансия, перехлестнувшаяся аж в Америку) и привязанные к конъюнктуре (то есть к «авосю») сверхдоходы. Элиты искренне полагали: ничто не беда, что не делаем - купим! Еще один параметр - стремление к монополизации производства: конкуренция производств сводит разве что к конкуренции их «крыш».

Так и не оседлали глобализацию ...  Константин Сомов. Пейзаж с двумя крестьянскими девушками и радугой. 1918. Государственный Русский музей, СПб

Прелести «несовременности» от отступления от цен на углеводороды, а это в сочетании с принципиальным, прямое из ложно-консервативной самоидентификации пренебрежения к населению и к политической рациональности - не может не привести к сугубо технологической деградации и, рано или поздно, к упадку и кризису. Этому посвящена уже глава 5 («Навстречу социальной катастрофе»).

Лично для меня особенно интересной была глава 6: «Нищета Русского мира». Начав с рассказа о фиаско панславизма (панрусизма и быть не может, коль скоро «русский мир» за пределами империи практически не высовывался), Иноземцев разбирается с тем, что нынче понимается в Кремле под «русским миром» - население России плюс некое диаспорическое население вовне ее границ, с акцентом на второй составляющей. В ход для солидности идет все - и русская этничность до шестого колена и седьмой воды на киселе, и русский язык вниз до его иностранных преподавателей, и некий русский «цивилизационный код», который, конечно, за хвост не поймаешь. И все это для того, чтобы щегольнуть раздутой цифрой в 200 млн или около того.

Огромная заслуга Иноземцева в том, что он проанализировал структурность этого пузыря и пришел к интересным выводам. Во-первых, «русский мир» не един, и в диаспоре он отчетливо делится по разным основаниям, в том числе, во-первых, по успешности (неудачники и удачники), а во-вторых, по лояльности. Иноземцев приводит впечатляющую цифру: выходцы из постсоветского пространства управляются в Америке и Европе, в том числе и в мире. Иными словами, успешный и безразличный к России «русский мир» «практически с нуля создал вовне России экономику и интеллектуальное сообщество, соизмеримые с самой Россией». Но Москва как метрополия имеет спрос именно у неудачников и благоволит к ним, чем только усугубляет свою провинциальность и «несовременность».

Анализирует Иноземцев и неуспех всех программ по переманиванию диаспоры в метрополию – «Домой, в Россию». За скобками, впрочем, остался встречный процесс, когда Россия сама приходит к своим катакомбным россиянам, уже снабженным заранее российскими паспортами.

Завершается книга главой 7 - «Внешняя политика». Конец истории по Фукуяме Иноземцев трактует как конец империализма с его войнами за передел мира. Колониализм сдулся и отвернулся от своих былых колоний не столько в результате национально-освободительной борьбы, сколько в результате смены вектора выгодности. Россия так до конца и не поняла этого, да и распасться этой империи - с ее типом сухопутного территориального могущества (по Семенову Тян-Шанскому) - было куда трудней. Вирус Дугина обуял-таки Кремль, обернувшись протуберанцами агрессивной геополитики и вертикалями, спущенными в Российское Географическое общество (де факто вновь Императорское) с запросами на научное сопровождение этой самой геополитики.