Охота на жирафа

Запрещенного поэта читали и распространяли даже в ГУЛАГе. Обложка рукописной книги Николая Гумилева «К Синей звезде» работы художника Юрия Купреянова (Медвежья Гора, 1933). Иллюстрация из книги

Поэт – это не только стихи, биография и библиография. Это еще и посмертное бытие: у кого официальное почитание, у кого тайный культ. В России память о писателе не менее интересная тема, чем его жизнь и творчество. Некоторым исследователям удается создать на этом материале целую научную концепцию.

Посмертная судьба Николая Гумилева по-настоящему уникальна. Его имя и тексты были безоговорочно запрещены в советской печати до 1986 года. Даже по сравнению с некоторыми писателями – эмигрантами первой волны это было более суровое наказание. Бунина, Бальмонта, Вячеслава Иванова, Алексея Ремизова все-таки в СССР печатали. С конца 50-х постепенно, хотя и малыми дозами, начали публиковать и произведения репрессированных при Сталине авторов. Выходили сборники поэтов Серебряного века.

Но Гумилев был расстрелян не при Сталине, а при Ленине. А в то время «партия не ошибалась». ВЧК возглавлял Дзержинский. Значит, и никакой реабилитации уличенному в «контрреволюции» поэту-акмеисту быть не могло. Качество стихов не играло роли, запрет носил чисто политический характер. Все это породило целую субкультуру подпольной популярности стихов Гумилева. Романтическо-заговорщическая биография и тайна гибели придавали стихам особый, волнующе-трагический отблеск. Об этом, негласном культе Гумилева написал книгу литературовед Роман Тименчик.

Он одним из первых начал публиковать статьи о Гумилеве в перестроечном Советском Союзе. У некоторых библиофилов хранятся номера журнала «Даугава» с публикациями Тименчика, наделавшими шуму далеко за пределами Риги (где в то время жил исследователь). Затем было множество других публикаций, подготовка ряда изданий Гумилева и поэтов его круга. Ныне ученый живет в Израиле, где продолжает штудии о Серебряном веке. Исследования о «посмертных трансмутациях» самого запрещенного из больших русских поэтов той эпохи остаются одной из главных его тем.

Эта работа – вклад в «историографию тайного, запретного, воспаленного и неистребимого культа Николая Гумилева», которая создается усилиями многих ученых из разных стран. Роман Тименчик подчеркивает, что его книга не монография, а «серия архивно-библиографических этюдов, склоняющихся иногда к стародавнему жанру литературного монтажа». Книга базируется на надежнейшем фундаменте источников. Диапазон использованных материалов впечатляет: от современных академических трудов до статей в забытых газетах начала и середины ХХ века. Культ поэта и репрессивные действия советских начальников описаны в книге подробно, с массой интереснейших примеров и иллюстраций.

Занятно, что на обложке книги воспроизведен рисунок другого поэта начала ХХ века. Причем представителя, можно сказать, конкурирующей фирмы. Футурист (а значит, любитель всего экзотического, необычайного) Владимир Маяковский нарисовал «изысканного жирафа» в альбом своей подруги Веры Шехтель в 1913 году. Но этому животному трудно жить в неволе и подполье: длинная шея вырывается на свободу.

Приговор, вынесенный Гумилеву петроградской ЧК, на многие годы закрыл возможность легально изучать творчество и биографию поэта на его родине. А пока молчали ученые, за дело взялись энтузиасты-любители. Роман Тименчик ценит «миссию панегиристов, обожателей обоего пола, фанатиков, переписчиков, толкователей, собирателей, книголюбов, архивных сыщиков и библиотечных крохоборов». Конечно, они занимались в том числе и мифотворчеством. Но без их деятельности, сопряженной в ту пору с немалым риском, Гумилев скорее всего оказался бы просто забыт.

Роман Тименчик. История культа Гумилева. – М.: Мосты культуры, 2018. – 640 с.

Советская власть сама создала предпосылки для появления тайной славы. Фраза «расстрелян как участник контрреволюционного заговора» для многих служила лучшей рекламой. Антиправительственными заговорщиками (только «правильными») были когда-то декабристы, народовольцы… Царская цензура не пускала в печать стихи Пушкина и Лермонтова. Политические убеждения не столь важны; главное – талантливый лирик пал жертвой тиранического режима. Стихи Гумилева уже с 20-х годов начали распространяться по России в списках. Впрочем, его прижизненные сборники свободно продавались в букинистических магазинах и выдавались в библиотеках. Власть полагала, что это имя постепенно само сотрется из читательской памяти.

Еще в 1928 году, указывает Тименчик, бывший акмеист Владимир Нарбут в возглавляемом им издательстве «Земля и фабрика» пытался выпустить том стихов Гумилева, но смелая идея была пресечена вышестоящими товарищами. С тех пор вплоть до середины 60-х книг опального поэта издавать в СССР и не думали. Но на волне оттепели забрезжила надежда включить стихи Гумилева в сборник «малых поэтов» начала ХХ века. Но тут очень не вовремя в эмиграции началась публикация мемуаров Ирины Одоевцевой, а также появилась некая статья о связях Гумилева с английской разведкой… Начался новый виток гонений. Сборник с текстами Гумилева не выпустили. Внесли изменения в книгу о творчестве Ахматовой. Все переводы Гумилева из Теофиля Готье выбросили из готовившейся антологии. Правда, несколько стихотворений Гумилева печаталось в хрестоматии для студентов педвузов (будущим учителям литературы следовало знать образцы акмеистической поэзии, чтобы успешнее изобличать ее на уроках). Было и еще несколько почти случайных публикаций, главным образом фрагментарных. Но в целом запрет держался крепко до середины 80-х. Роман Тименчик констатирует: можно было бы составить внушительную библиографию изданий, из которых вычеркнули имя Гумилева.

С этим именем боролись литературные критики и политические функционеры. На страницах газет и журналов разоблачали певца «русского империализма», милитариста и монархиста. Николай Бухарин уделил место акмеистам в своем докладе на I съезде советских писателей, обнаружив среди прочих грехов у Гумилева элементы мистики и упадничества. Карл Радек на том же съезде ругал расстрелянного поэта за «апологию колониализма».

Память о нем пытались вытравить навсегда. «Гумилевские материалы в личных архивах были первыми кандидатами на сожжение», – отмечает автор. Пропала большая часть архива, собранного подвижником Львом Горнунгом. Уничтожались владельцами портреты и книги с дарственными надписями. Даже чтение стихов Гумилева в дружеской компании не раз становилось причиной ареста.

Но и в лагерях запрещенного поэта читали и тиражировали. В издании воспроизведена удивительная рукописная книга «К Синей звезде» работы художника Юрия Купреянова. В ее выходных данных значится северный поселок Медвежья Гора – там поклонник и иллюстратор Гумилева отбывал срок в 30-е годы. «Ритмы гумилевских «Капитанов» помогают человеку жить», – говорил один человек о чтении Гумилева в ГУЛАГе. По воспоминаниям многих лагерников, его стихи читались там чаще других поэтов начала ХХ века.

Когда началась война, Гумилева печатали на временно оккупированных территориях. Историю выхода самого знаменитого, одесского сборника 1943 года Роману Тименчику помогли восстановить краеведы из этого города. Из второй волны эмиграции вышли некоторые известные в дальнейшем пропагандисты и исследователи Гумилева.

А в СССР после войны власти продолжали борьбу с неугодным именем. Постановление ЦК ВКП(б) об Ахматовой косвенно ударило и по ее покойному мужу, хотя он в тексте не упоминался. В литературных журналах шла настоящая охота на «агентов акмеизма» и прочих поклонников декаданса. Гумилева называли соблазнителем, искусителем молодых советских литераторов поколения 20–30-х годов. «Багрицкий был смолоду отравлен Гумилевым», – считал Всеволод Вишневский.

Но существовал целый параллельный мир, где царил культ Гумилева. Там проводились гумилевские чтения, выпускались самиздатские сборники. Тайный вечер памяти казненного поэта прошел однажды в лагере, где сидели политические. И вплоть до первых официальных публикаций (весна 1986 года) стихи Гумилева продолжали переписываться от руки. «Так, во второй половине ХХ столетия составлялись девичьи альбомы», – резюмирует Роман Тименчик. Не издаваемый на родине Гумилев обрел тайную популярность благодаря рукописному самиздату. Свободолюбивый жираф вырвался из клетки, куда его пыталась запереть цензура.