Человек вчерашнего мира

Цвейг был полноправным наследником невообразимо богатой европейской культуры. Фото 1931 года

В 1970 году минувшего тысячелетия, учась в седьмом классе средней школы, я должен был прочесть, согласно программе по литературе, «Как закалялась сталь» Николая Островского и «Молодую гвардию» Александра Фадеева. Не буду давать оценки этим сочинениям. Скажу только, что читать их страшно не хотелось, потому что голова была занята перипетиями отчаянной борьбы двух царственных особ – Марии Шотландской и Елизаветы Английской. Книгу Стефана Цвейга «Мария Стюарт» – богато иллюстрированную, в темно-бордовом переплете – я носил при себе в школьном портфеле и умудрялся погружаться в нее не только на переменах, но даже во время уроков. После знакомства с этой книгой меня захватила цвейгомания – недолгая, но сильная. А вслед за ней и под ее воздействием родился и закрепился интерес к западноевропейской литературе, временами шедший в ущерб интересу к литературе отечественной.

Стефана Цвейга можно назвать баловнем судьбы. Он был выходцем из весьма состоятельного семейства, получил прекрасное образование, в первой половине жизни не знал никаких материальных лишений, а во второй половине хоть и познал их, но сравнительно ненадолго и не в очень тяжелой степени. Идеальное стечение жизненных обстоятельств – возможность заниматься любимым делом, не думая о хлебе насущном, личная и творческая свобода, любопытство, непоседливость и талант – в считаные годы сделало австрийского юношу известным писателем.

Художественная проза Цвейга заслуженно популярна. В первую очередь это относится к его новеллам, поскольку два больших романа («Нетерпение сердца», «Дурман преображения») ему явно не удались. Но настоящую славу Цвейгу принесли романизированные биографии 1920–1930-х годов – «Мария Антуанетта», «Мария Стюарт», «Кастеллио против Кальвина», «Жозеф Фуше», «Магеллан», «Америго», «Триумф и трагедия Эразма Роттердамского».

Человек талантливый, впечатлительный и чувствительный, Цвейг был полноправным наследником невообразимо богатой европейской культуры. Ему на долю выпала возможность длительное время беспрепятственно наслаждаться плодами этой культуры. В его сочинениях отчетливо видны следы такого утонченного культурного гурманства. Он вникал во все, но вникал неглубоко, потому что по способностям был талантливым читателем и учеником, но не ровней никому из великих предшественников. Он хорошо пересказывал, внятно излагал и искусно интерпретировал – но делал это поверхностно, хоть и со стилистическим блеском. Он твердо верил в несокрушимость, непобедимость и предопределенный мировой триумф европейской культуры и цивилизации, в неоспоримую их ценность, посягнуть на которую не решится никто, потому что такое посягательство попросту невозможно. Он разделял все прогрессистские верования своего времени и был убежден в неминуемом торжестве гуманистических идей.

В России сочинения Стефана Цвейга начали переводить еще до Первой мировой войны. Однако настоящую известность в нашей стране он получил в 1920-е годы. Цвейг положительно отзывался о творчестве Анри Барбюса, дружил с Роменом Ролланом, состоял в переписке с Максимом Горьким и пользовался симпатией Буревестника. Известны восторженные отзывы Цвейга о русских классиках, прежде всего о Льве Толстом, перед которым он безоговорочно преклонялся и считал его величайшим писателем человечества.

В 1928 году Цвейг посетил СССР. Далеко не все увиденное в нашей стране ему понравилось, да и сторонником коммунистических и социалистических идей он никогда не был. По отношению к СССР Цвейг стал осторожным доброжелательным скептиком. Но поскольку он верил в будущность русского народа и считал СССР оплотом борьбы против набирающего силу нацизма, то в СССР его приветствовали и одарили званием друга нашей страны. Не большого друга, а просто друга – разница существенная. Знаком такого расположения стало 12-томное собрание сочинений Цвейга на русском языке, вышедшее в 1928–1932 годах. Время от времени советская критика поругивала Цвейга за абстрактный гуманизм, однако делалось это в порядке дружеского журения за отдельные недостатки.

Полвека спустя отношение к творческому наследию Стефана Цвейга начало меняться. Лидия Чуковская в «Записках об Анне Ахматовой» доверительно сообщила, что Ахматова, имевшая репутацию безупречного арбитра литературных вкусов, к Цвейгу относилась пренебрежительно, открыто называла его пошляком. Стали известны неприязненные отзывы о Цвейге, исходившие от Бертольда Брехта, Роберта Музиля, Германа Гессе, Гуго фон Гофмансталя, Элиаса Канетти и Томаса Манна. На фоне падения цензуры и знакомства российских читателей с сочинениями прежде запретных авторов репутация Цвейга, до того полномочного литературного посла Запада, заметно потускнела. Стало очевидно, что произведения Цвейга – это массовая литература, достигшая предельно возможной для нее высоты, но не способная перешагнуть незримый порог, за которым начинается область классики.

Далеко не случайно основную читательскую аудиторию Цвейга и за рубежом, и в России составлял так называемый нижний слой среднего класса – люди обоего пола, преимущественно молодого и зрелого возраста, грамотные, но не слишком образованные и культурно не обточенные, однако любознательные и стремившиеся, что называется, расти над собой и другими. Именно они жадно поглощали цвейговскую прозу с ее мелодраматическими сюжетами и «жгучими тайнами», раскрывавшимися в «письмах незнакомки». Именно этим людям был близок любимый цвейговский мотив – всеохватывающие бурные страсти и тяжкие душевные комплексы индивидов, прячущиеся за благообразным социальным фасадом. Именно этим людям, рядовым достойным обывателям совсем не героического склада, нравилось приобщаться к высокому путем погружения в увлекательные жизнеописания выдающихся исторических личностей. Средний класс ценил Стефана Цвейга как увлекательного рассказчика и понятного просветителя – большего он, средний класс, от литературы не требовал.

…22 февраля 1942 года в бразильском городке Петрополис, что недалеко от Рио-де-Жанейро, Стефан Цвейг и его супруга добровольно ушли из жизни, приняв большую дозу снотворного. Объективных причин для столь трагического решения у них вроде бы не имелось – они были физически здоровы и совсем еще не стары, располагали финансовыми возможностями для безбедного существования, их жизни и безопасности ничто не угрожало. И все же надлом взял свое. У Цвейга не достало душевных сил пережить крах собственных гуманистических иллюзий. Австриец по рождению и человек германской культуры, он не мог примириться с тем, что пространство немецких земель стало оплотом политического мракобесия и источником угрозы существованию человечества. Пик военных успехов нацистской Германии, пришедшийся как раз на 1942 год, не без оснований казался ему началом конца света. И, конечно же, его смертельно обижало, что в Англии и в США, где он с 1934 года хотел найти эмигрантское пристанище, вдруг перестали принимать во внимание его известность и репутацию, начали относиться к нему, немецкоязычному, с подозрением и недоверием – чуть ли не как к возможному вражескому агенту. На краю света, в бразильском захолустье, эти переживания усилились – и привели к невозможности продолжать жить.

Пароход современности Стефана Цвейга скрылся за горизонтом прошлого столетия. Но сбросить писателя с этого парохода за борт не получится. У него там отдельная просторная каюта. Он не так популярен, как прежде, однако читателей у него все еще достаточно. Ибо сочинения Цвейга – не лучшее, но и далеко не самое худшее из литературного наследия, которое оставил по себе двадцатый век.

Свою последнюю книгу, увидеть которую изданной ему не пришлось, Стефан Цвейг назвал «Вчерашний мир: воспоминания европейца». В этой мемуарной книге писатель почти ничего не сказал о себе самом, зато в деталях и красках описал мир своей молодости и зрелости, когда-то казавшийся ему вечным, а теперь навсегда вчерашний.