Социология истории

Дмитрий Лысков. Политическая история Русской революции. – М.: Пятый Рим, 2017. – 432 с.

«На сегодняшний день Николай II канонизирован, Ленин демонизирован, но увековечен в каждом из российских городов, и снос памятников ему у соседей воспринимается исключительно негативно, лидерам Белого движения установлены мемориальные доски, Сталина называют красным монархом», а министр культуры напоминал о том, что 100-летие революции – это большой юбилей, – говорит автор. Задачей его книги стало разобраться в истоках такого положения дел. По выполнении задачи выясняется, что гражданская война в России началась давно и протекала с разной степенью насилия.

Наша история такова, что отправной точкой драматических событий можно считать почти все что угодно. Дмитрий Лысков остановился на пункте, связанном с экономикой: 120 лет назад, в 1898 году, на Западе разразился очередной финансовый кризис, который значительно сократил приток иностранных капиталов в Россию и спровоцировал падение промышленности. Начались увольнения, цены пошли вверх – в 1901 году на 14%. На предприятиях возникали стачки, вяло, но неуклонно переросшие в революцию 1905 года. Несколько глав исследования, по сути, представляют собою справочник партий, образовавшихся в эпоху царского парламентаризма, названия которых автоматически брались от европейских политических организаций, и изложение программ. Нового в них мало, так называемые царисты – конституционные монархисты – считали: «Коррупционеры и жадные до денег чиновники – вот проблема России». У царя своей партии не было, несколько сановников и родовитых дворян организовали «Русское собрание», но никаким политическим весом оно не обладало, да и не стремилось к этому.

Серьезный интерес представляет первая часть работы – «Россия в статистических исследованиях». Автор ставит задачу, используя официальные данные, ответить на вопрос, актуальный и сегодня, – как правительство Николая II отвечало на вызовы времени? Население Российской империи в 1913–1914 годах в советских источниках оценивалось в 165,7 млн человек, этими же цифрами пользуется Росстат. По дореволюционным источникам эта цифра составляла 174 млн человек. Но первая цифра была выведена советскими демографами в 1930-х, они считали, что статистики империи ее завышали. Считали обоснованно: Центральный статистический комитет МВД царской России называл цифру в 174 млн, Управление главного врачебного инспектора того же ведомства – 166,6 млн, а Отдел сельскохозяйственной статистики царского Министерства земледелия насчитал 182 млн. Дмитрий Лысков цитирует Александра Ивановича Герцена, который в свое время занимался статистикой: «Сведения, присланные из уездного города Кая: утопших – 2, причины утопления неизвестны – 2, и в графе «Сумма» выставлено «четыре». Можно смеяться над царскими бюрократами, упрекать советских, которые фактически приняли нижний показатель, однако разница между крайними цифрами – 15–16 млн человек – наглядно демонстрирует, что говорить о приросте или убыли населения как показателе благосостояния мы не можем – просто не знаем. Это приводит к странным цифрам урожаев, налогов и пр. А о площади и территории страны было известно весьма приблизительно даже много позже. Глава «Некоторые основы формационной теории» представляет собой краткое изложение философской истории: если до Нового времени считалось, что человечество деградирует и приближается к концу света, то после оказалось, что оно развивается и надежда есть… Далее дана история «Капитала» Маркса и оценка политической изобретательности Владимира Ильича Ульянова-Ленина. Приведены его «Апрельские тезисы» – бескомпромиссное отрицание любого «оборончества» в войне, устранение полиции, армии, чиновничества, разгон парламента, переход к республике Советов и т.д. Автор приводит и реакцию на программу Ильича: «Меньшевик Богданов в зале Таврического дворца кричал: «Ведь это бред, это бред сумасшедшего!.. Вы позорите себя! Марксисты!» Из исследования аграрного вопроса ясно, что обещание «земля – крестьянам», как и все остальные, было лживым: получив помещичью землю, крестьяне переставали производить товарное зерно, оставляя все себе. Выход был один – его планировали еще царские чиновники, а окончательно завершил товарищ Сталин – создание крупных сельскохозяйственных объединений.

Для автора очевидны незрелость нового политического класса рубежа XIX –XX веков и косность старого. И все же история революции вышла не политической, а социологической, то есть в широком смысле общественной, и с этой необычной точки наблюдения можно разглядеть многое, что с политической – не увидеть.