Лев Николаевич – суперзвезда

Нобелевку не хотел, зато попахать – всегда пожалуйста. Илья Репин. Пахарь. Лев Николаевич Толстой на пашне. 1887. ГТГ

В минувшем году, независимо друг от друга и почти одновременно, в Скандинавии вышли две книги, связанные с именем Льва Толстого, которому через пару дней исполнится 190 лет. Одна по-шведски, «Hemmahos Tolstoj» («Дома у Толстого») – о прижизненных скандинавских связях писателя. Другая по-норвежски, «Fortellinger» («Рассказы») – новейшие переводы сравнительно краткой толстовской художественной прозы, недостаточно известной в Норвегии. Чем Толстой был интересен скандинавским читателям конца ХIХ – начала ХХ века и почему он продолжает оставаться интересным сейчас?

Первые переводы книг Толстого на датский и шведский появились почти одновременно с переводами на английский – в конце 1870-x годов. К середине 1880-х по-датски и по-шведски были опубликованы «Война и мир» и «Анна Каренина», то есть самые знаменитые и едва ли не самые трудоемкие тексты. Финские и норвежские переводы этих романов напечатаны существенно позже: «Война и мир» в конце 1890-х и 1920-х соответственно, а «Каренина» – в 1911 году в обеих странах.

Частично запоздание объясняется тем, что финны при желании могли ознакомиться с сочинениями Толстого, например, по-шведски (шведский в Финляндии до сих пор считается вторым официальным языком), а норвежцы – по-датски (Норвегия была частью Дании в течение нескольких столетий, и два этих языка по-прежнему близки, особенно в их литературных вариантах).

По совпадению, к середине 1880-х Толстой уже начал выступать как автор не только художественных, но и религиозно-философских произведений, таких как «Исповедь» и «В чем моя вера?». Здесь противопоставлялись христианство как вероучение и церковь как институт (ср.: «Церковь давала мне такие правила, которые нисколько не приближали меня к дорогому мне христианскому настроению и, скорее, удаляли от него»). А также высказывались достаточно радикальные интерпретации некоторых религиозных постулатов и практик.

Например: «Главная помеха тому, чтобы понять то, что Евангелие запрещает всякую клятву и тем более присягу, есть то, что псевдохристианские учители с необычайной смелостью на самом на Евангелии, самым Евангелием заставляют клясться людей, то есть делать противное Евангелию». Подобные парадоксы приводили Толстого, в частности, к принципиальному отрицанию воинской присяги (см. статью «Как четвертого числа…» в «НГ-EL» от 30.08.18).

Неудивительно, что «Исповедь», «В чем моя вера?» и целый ряд иных аналогичных сочинений Толстого были запрещены к публикации в России и печатались преимущественно за рубежом. Что, в свою очередь, лишь способствовало росту популярности Толстого во всем мире.

Без особого преувеличения можно утверждать, что Толстой стал, наверное, первым писателем-суперзвездой глобального значения. От поклонников и любопытствующих со всех концов земли не было отбою. На закате жизни Толстого количество званых и незваных посетителей Ясной Поляны (реже – графского дома в Москве) могло составлять до 30 в день.

Церковь только удаляла Льва Николаевича от христианского настроения... Сергей Виноградов. В церкви. Конец 1890-х. ГТГ

И если бы каждый такой поклонник, подобно Сане Лаженицыну из солженицынского «Красного колеса», стремился задать Толстому вопрос: «Какая жизненная цель человека на земле?» По информации датского литературоведа Георга Брандеса, побывавшего в России в 1887 году, большинство визитеров к Толстому можно было разделить на три группы: 1) полусумасшедшие, которые видели в Толстом то, что им хотелось; 2) паразиты, которые стремились извлечь выгоду из толстовской любви к человечеству; и 3) журналисты, которые изображали Толстого в соответствии с политическим направлением своих газет.

Скандинавских посетителей Толстого в общей сложности насчитывается более 30. Большинство из них приезжало из Финляндии (которая тогда принадлежала Российской империи), на втором месте по количеству визитов шла Швеция, а замыкают список Дания и Норвегия. С исландцами у Толстого, похоже, личных контактов не было. Для особо интересующихся на всякий случай сообщаю, что исландские переводы «Карениной» и «Войны и мира» появились только в 40–50-е годы минувшего века. До того исландцы, надо полагать, читали романы Толстого по-датски.

Сам Толстой и его жена Софья Андреевна в корреспонденции и дневниках лишь изредка упоминали о шедших сплошным потоком гостях. А летописцы из ближнего круга Толстого (врач Маковицкий и секретари Гусев и Булгаков), стремившиеся зафиксировать каждое произнесенное в дому писателя слово, появились на сцене слишком поздно и не оставили объемистых свидетельств о скандинавских «паломниках».

Тем не менее финляндский славист Бен Хеллман, автор книги «Дома у Толстого» (выпущенной стокгольмским издательством Appell), на основе мемуаров, архивов и периодики успешно реконструировал чуть ли не каждый скандинавский визит. А заодно подверг сомнению правдивость описаний нескольких встреч с Толстым – например, финляндских художников Сигурда Веттерхофа-Аспа в 1896 году и Александра Ахола-Вало в 1904-м или 1906-м. Встреч этих скорее всего не было.

Надо отдать должное скандинавским посетителям Толстого: из тех, кто действительно приходил к нему в гости, отнюдь не каждого можно отнести к трем основным группам по классификации Брандеса (полусумасшедшим, паразитам и беспринципным журналистам).

Достаточно вспомнить датчанина Петера Эммануэля Хансена (в России известного как Петр Готфридович Ганзен), переводчика «Крейцеровой сонаты» на датский, а также в числе прочих Андерсена, Ибсена и Гамсуна – на русский (в соавторстве с русской женой). Ганзен вполне бескорыстно – и небезуспешно – старался заинтересовать Толстого Кьеркегором. Толстой считал, что у Кьеркегора есть «главное качество писателя – искренность, горячность, серьезность».

Хоть в купальнике, хоть без купальника, а все равно чистое варварство! Джон Сингер Сарджент. Обнаженная египтянка.1891.  Институт искусств, Чикаго

Шведский журналист Йонас Стадлинг помогал Толстому и его сыну Льву Львовичу в борьбе с последствиями катастрофического для России неурожая 1891 года. Ферма финского писателя-толстовца Арвида Ярнефельта в Виркбю чуть было не стала прибежищем Толстого в 1898 году, во время одной из несостоявшихся попыток уйти из дома. Невозможно также не назвать Дору Вестерлунд, дочь врача из шведского города Энчепинг, вышедшую замуж за Льва Львовича и родившую ему восьмерых детей. На сегодняшний день в результате этого брака шведских Толстых насчитывается до 200 человек, так что, если каждый из них приобретет хотя бы по одному экземпляру книги Хеллмана, издательство внакладе не останется.

Еще один швед, эсперантист Вальдемар Ланглет (почти полвека спустя спасший от Гитлера многих венгерских евреев), в 1897 году помог Толстому перевести – с русского на шведский посредством немецкого, на котором Ланглет и Толстой общались, – и распространить открытое письмо, рекомендующее секту духоборов на Нобелевскую премию мира за отказ от ношения оружия. Впервые премию в этой категории, однако, вручили лишь в 1901 году и совсем не духоборам. Ее разделили между собой основатели Красного Креста и так называемого Межпарламентского союза.

Эпизод с присуждением премии вопреки рекомендациям Толстого демонстрирует еще одну особенность скандинавского менталитета по отношению к русскому писателю (если можно огрубленно обобщить). Какой бы популярностью Толстой ни пользовался, властителем дум и учителем жизни для большинства скандинавов он так и не стал, отчасти благодаря свойственному им независимому критическому мышлению и отсутствию безусловных авторитетов.

Так, Ганзен охладел к Толстому по причине разногласий в оценке Ибсена, о драмах которого яснополянский мудрец изрек, будто они «все выдуманы, фальшивы и даже очень дурно написаны в том смысле, что все характеры не верны и не выдержаны. Репутация <Ибсена> в Европе доказывает только страшную бедность творческой силы в Европе».

Невестка Толстого Дора Вестерлунд была невысокого мнения об увлечении свекра вегетарианством, называя это фантазиями. И не боялась с ним спорить по самым различным поводам. Как-то раз в ответ на восклицание Толстого «Чистое варварство!» (в связи с рассказом о том, что шведы ходят смотреть на женские соревнования по плаванию), Дора возразила: «Какое же это варварство? Они ведь все в купальных костюмах». Кроме того, вопреки убеждениям Толстого о несовместимости националистических чувств и общечеловеческих ценностей, Дора не особенно скрывала тот факт, что предпочитает России Швецию.

А если переходить от подобных частностей к взглядам Толстого в целом, то следует признать, что именно толстовские взгляды в значительной мере помешали ему получить Нобелевскую премию по литературе.

Когда в 1902 году Толстой был впервые номинирован на эту премию, экспертный отзыв о его кандидатуре заказали журналисту и переводчику со славянских языков Альфреду Йенсену (навестившему Ясную Поляну десятью годами ранее). В Шведской Академии Йенсен считался специалистом по славянским литературам. Вручение Нобелевской премии за 1905-й год Хенрику Сенкевичу – во многом заслуга Йенсена.

Толстого, однако, Йенсен в своем отзыве охарактеризовал очень сдержанно. Высоко отзываясь об «Анне Карениной», Йенсен утверждал, что более поздние художественные сочинения и эссеистика Толстого не заслуживают особых похвал. Йенсен называл их «незрелыми и вводящими в заблуждение», написанными с помощью «ужасной натуралистической техники», преисполненными «негативного аскетизма», «теоретического анархизма», «враждебности к культуре и односторонности». «Толстого можно назвать большой совестью России», заключал Йенсен, «но не ее большим сердцем и, надеюсь, еще в меньшей степени – ее большой мыслью о будущем».

В первые десять лет существования Нобелевской премии по литературе Нобелевский комитет должен был рассматривать не только художественные достоинства писателей, но и величину их вклада в стремление человечества к идеалу. По последнему критерию Толстой тоже не проходил. Как подчеркивал Йенсен в отзыве за 1904 год (когда Толстого номинировали снова), вряд ли термин «идеальность» правомерно применять к писателю, который придает чрезмерное значение «роли случая в истории, осуждает игривое супружеское соитие», нападает на церковь, государство и собственность и доводит идею непротивления злу до абсурда.

Так что с Нобелевкой Толстому не повезло. Последний раз его номинировали в 1906 году, и тоже безуспешно. Справедливости ради отмечу, что еще в 1902-м Толстой объявил публично, что премия ему не нужна. Реагируя на общественные протесты в связи с отсутствием его кандидатуры в списке потенциальных нобелевских лауреатов на 1901 год, Толстой в открытом письме заявил, что рад, что премия ему не досталась, ибо «любые деньги могут приносить только зло».

Такое уж ли деньги зло, сказать затрудняюсь, но бессмертия Нобелевская премия явно не гарантирует. Перефразируя одного российско-американского поэта, тоже удостоенного Нобелевки, из забытых нобелевских лауреатов по литературе можно составить город (пусть и маленький). А Толстого продолжают читать, в том числе в сегодняшней Скандинавии.

Новейшее тому доказательство – сборник свежепереведенных рассказов Толстого, выпущенных в свет норвежским издательством Solum. Надо сказать, что в Норвегии интерес к Толстому всегда был заметным. В библиографии Рагнара Реэда «AvogomTolstoj»/ «Толстой и о Толстом», напечатанной в Осло в 1995 году, содержится более тысячи единиц, примерно половина которых приходится на норвежские переводы Толстого, а остальное – на обсуждение толстовских текстов. Что же касается периода после 1995 года, интерес к Толстому вряд ли ослаб, вот только точные библиографические сведения, увы, отсутствуют.

В сборник под редакцией профессора-русиста Эрика Эгеберга вошли такие тексты, как «Набег», «Два гусара», «Альберт», «Поликушка», «Смерть Ивана Ильича», «Девчонки умнее стариков», «Три старца» и «Посмертные записки старца Федора Кузьмича». Эгеберг любезно согласился со мной побеседовать.

Я спросил его, что рассказы Толстого могут дать норвежскому читателю сегодня.

Э.Э: Прежде всего – обзор дореволюционной России. Кроме того, в рассказах Толстого читатель найдет обсуждение вопросов, которые и сейчас воспринимаются как актуальные. То есть о смысле и правильном ведении жизни, а также об отношениях между индивидуумами, сословиями и народами. Конечно, Толстой пишет о своем веке, но проблемы поставлены с такой остротой, что их изображение не устарело.

А.Р: Норвегия считается одной из самых богатых и счастливых стран. Не совсем понятно, зачем счастливому человеку Толстой. Ведь все же и так хорошо.

ЭЭ: Как вы знаете, человек так устроен, что, даже если он живет в самом счастливом государстве, у него всегда есть свои желания и стремления, которые общество не удовлетворяет.

АР: А есть ли у норвежцев – и, может быть, у скандинавов в целом – какое-то обобщенное представление о Толстом? Если скандинавам сказать «Лев Толстой», какая возникнет ассоциация?

ЭЭ: Мне кажется, что для них Толстой прежде всего создатель исторических романов. И главным образом «Анны Карениной», потому что «Война и мир» слишком толстая книга и ее читают немногие.

АР: А по какому принципу отбирались рассказы?

ЭЭ: Мы хотели собрать главные рассказы и повести Толстого, не только самые, так сказать, престижные, но и те, что ранее не были переведены на норвежский язык, или те, переводы которых уже устарели. В этом сборнике самые разные рассказы, начиная с самых первых и кончая самым последним, опубликованным посмертно. Что касается романов, имеются в наличии довольно новые переводы «Войны и мира» и «Воскресения», а также не совсем устаревший, я надеюсь, перевод «Анны Карениной». Так что романы легко найти в библиотеках и книжных лавках. Рассказы найти труднее, потому что за последние 40–50 лет обширные сборники их либо выходили редко, либо не выходили совсем. Так что, кажется, на новое собрание рассказов Толстого будет спрос».

Лично я уверен, что спрос будет и на книгу Бена Хеллмана, особенно если перевести ее на русский и/или на английский. По-моему, скандинавские связи Толстого заслуживают того, чтобы о них стало известно за пределами самой Скандинавии. 

Тромсё