На два километра выше «Карениной»

Владимир Набоков. Переписка с Михаилом Карповичем (1933–1959). – М.: Литфакт, 2018. – 160 с.

Он давно уже стал брендом. Любое его издание или же издание о нем будет коммерчески востребованным. Даже если это издание будет критическим или пристрастным.

Поэтому переписка Владимира Набокова (1899–1977) с историком и одним из создателей американской славистики Михаилом Карповичем (1888–1959) также найдет своего читателя.

Чем интересны собранные в книге 64 письма корреспондентов, подготовленные и откомментированные историком литературы Андреем Бабиковым?

Послания помогают реконструировать целый ряд не до конца изученных периодов жизни и творчества автора «Облака, озера, башни». Так, в частности, можно точнее установить время первых набоковских устремлений перебраться за океан в Соединенные Штаты. Из приведенных писем становится ясной и первая, неудачная попытка войти в англоязычную литературу. Набоков начал сочинять детективный роман, так как «из разговоров с издателями выясняется, что это легче всего продать, а музу свою постараюсь не слишком калечить». Но его написание было сопряжено с определенными трудностями: «Роман пишу с пенька на пенек, ибо целый день бегаю по призракам 

Работа Набокова-энтомолога была безвозмездной. Из любви к науке и к бабочкам. Алексей Венецианов. Крестьянка с бабочками. Рязанский государственный областной художественный музей им. И.П. Пожалостина

дел». В итоге задуманный текст так и не был дописан, а сам Набоков дебютировал на «приемном» языке, как он называл английский в одном из писем к Карповичу, романом «Под знаком незаконнорожденных».

Не без сложностей сочинялись и мемуары писателя, точнее, выбиралось название. Одним из вариантов было «Начало Набокова» («тоже шахматное, как «Защита Лужина»). Но в конце концов мемуарист сообщал, что «книгу я назвал «Другие берега» (из пушкинского «Вновь я посетил»)». Очевидно, Набоков забыл, что в оригинале у Пушкина стояли не «другие», а «иные берега», что не делает ему чести как историку литературы.

Также из писем становится более понятной работа Набокова-энтомолога. Он служил на безвозмездной основе, несмотря на то, что в этот период, как видно из переписки, его финансовое положение оставалось очень непростым. Писатель изучал вид голубянок (lycaenidae). Описывая половые органы самцов (и угробив, по собственному признанию, на этом зрение), он скорректировал их классификацию. Следует отметить, что некоторые гипотезы Набокова, выдвинутые в ходе этих исследований, подтвердились лишь спустя полвека, что делает честь его интуиции ученого.

Не менее интересны оценки историков, поэтов и писателей, приведенные в набоковских письмах. Так, в частности, он отмечал, касаясь «Очерков по истории русской культуры» Павла Милюкова, что «цементом его эрудиции и пьедесталом его трудоспособности была великая бездарность. Это одна из восковых фигур». Размышляя о писателях, Набоков признавался, что «Madame Bovary метров на 2000 выше «Анны Карениной». Неожиданное признание для поклонника Льва Толстого. Особенно если учесть, что одновременно Набоков в своих ранних курсах лекций много места уделяет Достоевскому. Даже большее, чем Толстому («Двойник», «Записки из подполья» и «Преступление и наказание» против «Смерти Ивана Ильича» и все той же «Анны Карениной»). Правда, после таких признаний слова о «топорном» стиле Горького и «грешной, но довольно беззащитной литературно» Берберовой не кажутся эпатажными.

Впрочем, от филиппик Бунина в адрес Блока («дегенерат и сифилитик») или того же Толстого по отношению к Микеланджело («с его нелепым «Страшным судом»), ни Бунин, ни Блок, ни Микеланджело менее гениальными не становятся. А подобные пристрастные оценки, или «твердые суждения», если использовать набоковский образ, делают классиков более живыми, естественными и по-человечески понятными. Ведь большой писатель имеет право на большие ошибки. Неудачи тоже могут быть гениальными.