Над временем

Олег Хлебников. Заметки на биополях. Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве. – М.: Время, 2018. – 288 с.

Случившееся однажды остается навсегда. Мемуарная литература лишь усиливает это ощущение. Особенно качественная – по степени достоверности и уровню изложения. Такая, как вышедшая в этом году в издательстве «Время» (что весьма многозначительно в конкретном случае) книга замечательного поэта Олега Хлебникова «Заметки на биополях».

Мемуарная повесть («Три отца и много дядек»), «мемуарная» поэма – «Улица Павленко» – и сборник эссе «Ушедшие поэты», включенные сюда, будут интересны многим категориям читателей. И когда ты «слушатель, которому хотя бы не чужд предмет разговора». И при условии, что у тебя с автором просто «биоритмы полностью совпадают». И особенно, если обнаруживаются вдруг прочие сходства. («Первым настоящим поэтом, которого я увидел воочию, был все же не Слуцкий, а Аронов». Так это касается и меня, например. Причем в отличие от автора «Заметок» я не входил в кабинет Аронова «с благоговением»...)

Борис Слуцкий, Булат Окуджава, Давид Самойлов, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Юрий Щекочихин, Алексей Герман, Станислав Рассадин... Это далеко не полная перепись населения книги, в которой живет, между прочим, и сам автор. По той простой причине, что всякий рассказчик, хочет он того или нет, говорит в первую очередь о себе. Являясь органичной частью среды, которую описывает, Хлебников-мемуарист счастливо сочетает откровенность с деликатностью.

Вот вместе с молодым Хлебниковым, недавно прибывшим из Ижевска, мы поселяемся в московской квартире Давида Самойлова. «К нам пришел хороший человек!» Это означало, что к нему, знаменитому поэту, пришел очередной рифмоплет, но не только со своими виршами, но и с бутылкой коньяка. Иногда он говорил: «К нам пришел очень хороший человек!» – что значило две бутылки... Фраза «К нам пришел странный человек» характеризовала появление совершенно пустого (без спиртных напитков в том числе) графомана...»

А вот уже Булат Окуджава приезжает в Ижевск с концертом. «Часто приходилось слышать мнение о закрытости и даже высокомерии Окуджавы. Ничего этого я на себе не почувствовал и близко».

«Мои отношения с Окуджавой начались без его ведома». Понятно, что нечто подобное может сказать о любимом авторе каждый. Но многие ли могут поделиться впечатлениями от исполнения вместе с Окуджавой его песен?

«Кто тут Хлебников? Выходите!» – приказывает майор Слуцкий. Но и сам «выходит», оказываясь под софитами читательского внимания. «Его присутствие в одном с тобой помещении делало тебя и это помещение маленьким». Не только в силу роста. Мало кто может сравниться с документально-художественной силой его стихов.

Где-то в середине книжки спрятана небольшая главка о пятимерном шаре. В ней автор объясняет, что, если допустить периодическое выпадение шара из четырехмерного пространства в наше, трехмерное, он будет, пульсируя из точки, появляться ниоткуда и исчезать в никуда. Кому-то эти рассуждения покажутся причудой «умника», забавой поэта-математика. (Тема кандидатской диссертации Хлебникова связана с теорией размытых множеств.) А между тем их роль в книге – ключевая. И, если заменить пространственные характеристики временными, вся она является сборником иллюстраций к этой теории. Когда сквозь давно прошедшие события все явственнее проступает ткань вневременного поля. А наше бренное (трехмерное и временное) существование представляет собой лишь один из способов совмещения условно разъединенного.

Где все мы едины, разница лишь в степени и форме (со-) участия. («Хотя шестидесятые во многом «сделали» Вознесенского, он ведь тоже во многом «сделал» шестидесятые»). А пятое измерение – память – не столько смягчает невозвратимость, сколько намекает на условность времени.

Где дорогие нам люди, исчезая, остаются в своем четырехмерном пространстве, «просто мы перестаем /их/ видеть». А некоторых и не могли видеть. Недаром в сборнике эссе «Ушедшие поэты» автор пишет и о тех, кого очень хорошо знал, и о тех, с кем был просто знаком, и о тех, с кем ни разу не пересекался, и о тех, с кем не мог бы встретиться даже теоретически. Пишет о своих. Это над временем.

И всякий раз получается «временная петля». Вот общался ты с интересным человеком, и до поры это ваше личное дело. Но как только ты делаешь данное событие общеизвестным, в него оказывается вовлечено столько людей, что оно не может не иметь последствий в будущем. Выходит – можно воздействовать на прошлое, меняя его значение.

Мало того. И будущее способно влиять на прошлое. Тогда предстоящее тем вернее, чем больше последствий может иметь. Проще говоря, когда «нахальный мальчишка из провинциального города» стучится в гостиничный номер Окуджавы, не личное везение юноши определяет его дальнейший успех.

Воспоминания Хлебникова становятся таким образом причиной и следствием множества «временных петель», которые мы затягиваем вместе с автором, укрепляя общее вневременное, надвременное поле.