Дать автору по зубам и потащить в НКВД

Йохен Хелльбек. Революция от первого лица: Дневники сталинской эпохи/ Авторизов. пер. с англ. С. Чачко. – М.: Новое литературное обозрение, 2017. – 424 с.

Рассматриваемые в книге Йохена Хелльбека авторы, может, не столь интересны и талантливы, но без них «народ будет неполным», говоря словами Платонова. Вот Зинаида Денисьевская, из «бывших», но страстно желающая слиться с народом и властью. Соответственно она заставляет верить себя правительственной пропаганде. Неожиданным кульбитом жизни этой старой девы становится влюбленность в молодого коммуниста Алешу, 16 годами себя моложе. Он уехал в Москву учиться, откуда жалуется в письмах на манер Белинского, что «не может перестать заниматься онанизмом». Большевики «отблагодарили» примкнувшую к ним Денисьевскую увольнением без продуктовых карточек в разгар голода 1933 года. Вскоре она умерла.

Другой герой – Степан Подлубный. Сын украинского кулака, бежавший в Москву и там начавший новую жизнь, «чужой» среди «своих». Главный сюжет его жизни – боязнь разоблачения. Ради выживания он становится сексотом НКВД, а об оставшихся в деревне односельчанах пишет так: «Половина людей вымерло с голоду... Есть масса случаев людоедства… Не знаю почему, но я этому нисколько не сочувствую. Так должно быть, чтобы легче перевоспитать крестьянскую мелкособственную психологию в нужную нам пролетарскую». Степану «повезло» – в 1939-м его все-таки арестовали, но не за политику, а за спекуляцию, так что отсидел он немного и смог в итоге стать чиновником в Министерстве здравоохранения.

Интересны дневники драматурга Александра Афиногенова 1937 года – года, когда его исключили из партии и Союза писателей и вот-вот должны были арестовать, как и его товарища Киршона. В ожидании неминуемого Афиногенов ведет дневник, в котором беседует с условным следователем НКВД, принимая априори все, что с ним могут сделать чекисты: «Цель сейчас – генеральная чистка нашего Советского дома от всей нечисти… При этой чистке, от которой вся страна вздохнет полной грудью, – неизбежно попадет кое-кому и зря». Эти строки весьма напоминают письмо Бухарина к Сталину, в котором тот оправдывает все с ним происходящее. Афиногенова не расстреляли и восстановили в правах, и он, радостный, уже готов доносить на других. Прочитав роман Каверина, ему хотелось «дать автору по зубам и потащить в НКВД всех, кто осмелится истратить такое количество бумаги на этот гнусненький роман».

Собственно, книга Хелльбека интересна подобными цитатами. Авторский же анализ тягуч и заумен. Порой он плохо знает реалии СССР, Набережные Челны для него – город на Южном Урале. Как все современные западные исследователи, Хелльбек боится однозначности и определенности. Но его дотошность, а также рассказы о личных встречах с иными из авторов дневников (еще одни психологические откровения) искупают неточности и длинноты.

Одновременно с книгой Хелльбека «Новое литературное обозрение» выпустило – третьим уже изданием – двухтомник Любови Шапориной. О советском композиторе Юрии Шапорине писалось немало, а о том, что у него имелась первая жена, знали немногие. Сейчас произведения Шапорина почти забыты, а вот дневник его жены стал историко-литературной сенсацией.

Любовь Шапорина прожила долгую жизнь, благодаря чему классическая дворянка-институтка (выпустилась из Екатерининского института) конца XIX века (чеховская «Невеста» по возрасту) оказалась на несколько десятилетий гражданкой СССР. Жизнь ее не заладилась еще до революции – выйти замуж она смогла лишь в середине четвертого десятка за студента-музыканта Шапорина, восемью годами ее моложе (ей пришлось подделать документы, омолодив себя на шесть лет, и вести до конца жизни двойной отсчет своим годам). Брак был изначально обречен ввиду как разницы в возрасте, так и в темпераменте. Шапорина была строгих моральных правил, идеалистка, муж – жизнелюб и бонвиван.

В 1928 году Шапорина вернулась с детьми из Парижа после четырех лет пребывания там – на родину, к нелюбящему мужу. И это был самый неумный поступок в ее жизни, ибо она с самого начала окунулась в «свинцовые мерзости» подсоветского существования. В конце своего пути она восклицала: «Боже мой, какая же у меня горькая и трудная жизнь!» Ее дневник – это мрачная эпопея выживания «нормального» человека среди стремительно становящихся нелюдями соотечественников в условиях людоедского режима. Записи Шапориной дают яркую картину крайней степени обнищания и оскотинивания людей. Например, вся неприглядная убогость советского быта и ад коммунального существования в этой записи 1955 года – «13-летняя девочка, очень способная, хорошая, чистая девочка» объясняет, почему неважно учится и не делает уроки: «Я могу учиться только часов с трех ночи, но я засыпаю, а у мамы больное сердце, она не всегда может меня разбудить в 6 часов утра. А вечером свет тушат в 9 часов, и, пока все мужики со своих баб не слезут, зажигать свет нельзя! Живут 4 семьи в одной комнате».

Ну и, конечно, «госстрах» с его двоемыслием, предательством всех и вся. Шапорина рассказывает и свою историю, как ее пытались завербовать в сексоты и как ей пришлось идти на компромисс. И мы понимаем, что в то время остаться вне вовлеченности в дела государства так или иначе было решительно невозможно. Система перемалывала всех: кто на свободе – доносили, кого арестовывали – писали «признания», что красочно передает Шапорина в записанных ею рассказах, прошедших пыточный конвейер.