Учителя и художники

Борис Фаликов. Величина качества. Оккультизм, религии Востока и искусство ХХ века. – М.: Новое литературное обозрение, 2017. – 256 с. (Интеллектуальная история).

Историк религии, культуролог, публицист, знаток различного рода неканонических культов Нового и Новейшего времени, Борис Фаликов часто обращается не к имманентным свойствам тех или иных вероучений, секты, мистического или оккультного движения, но к их месту – подчас парадоксальному – в общей системе символического обмена, в пространстве смыслов, которые окружают человечество и создают нелинейные способы трансформации его опыта.

Предыдущая обобщающая работа Фаликова, вышедшая ровно 10 лет назад: «Культы и культура: от Елены Блаватской до Рона Хаббарда». (М.: РГГУ, 2007), как раз была посвящена данной тематике, так сказать, с высоты птичьего полета. В новой работе – «Величина качества» – исследователь обращается к более узкой на первый (но только на первый!) взгляд теме взаимодействия новых религий, мистических и оккультных движений на инновационное искусство минувшего века. Инновационное именно потому, что даже в обращении «к корням», в ультратрадиционализме искусство модернизма, авангарда, постмодерна так или иначе выстраивало новые, доселе не бывшие знаковые структуры. И конструирование, и реконструирование традиции предстают лишь разными формами демонстрации культурного разлома, его преодоления или же, напротив, подчеркивания, углубления, а порой (даже чаще всего) – объединения обеих разнонаправленных тенденций.

В этом смысле беглый, но очень насыщенный очерк Фаликова дает достаточно репрезентативную картину духовных исканий художников ХХ века, их экспериментов с теми или иными практиками, очень удаленными от тех, на которых художники изначально воспитывались. Исследователь рассматривает несколько таких диалогических сюжетов, которыми, разумеется, проблематика отнюдь не исчерпывается, но которые можно обозначить в качестве узловых.

И конструирование, и реконструирование традиции предстают лишь разными формами демонстрации культурного разлома. Казимир Малевич. Мистик. Около 1932. Частное собрание

Нью-Эйдж и разного рода подобные формы скрещения восточных и западных мистических учений оказывали и оказывают влияние как на популярную культуру, так и на самые рафинированные ее явления. При этом исследователь отмечает принципиальную смысловую редукцию всех элементов синтеза: когда восточные техники, заимствованные в первую очередь из индуизма и буддизма, пишет Фаликов, «стали попадать на Запад из рук самих восточных наставников, диковинные видения и образы ценились в них выше освобождения из плена сансары. Неудивительно, что эти трудные инструменты легко заменялись более простыми...». Волны ориентального влияния можно, конечно, отсчитывать от рубежа XVIII–XIX веков (а то и от эпохи Крестовых походов), но и в Новейшее время мы видим циклы внимания к Востоку – от модернистского до контркультурного (и, добавим, нового, виртуального, который исследователь не рассматривает). В этой связи Фаликова интересуют и необуддизм Джерома Дэвида Сэлинджера и битников, и скрещение индуистских и гурджиевских идей в режиссерской концепции Питера Брука…

Говоря о скрещении (что будет точнее, нежели синтез), мы так или иначе утыкаемся именно в своеобразные стержневые фигуры эзотерики ХХ века, создающие, по сути, абсолютно авторские компиляции разных малосовместимых традиций, сами становятся «точками отталкивания» для художественных и околохудожественных сред. Теософия Блаватской, Олколтта и Анны Безант и антропософия Рудольфа Штайнера накладывают значительный отпечаток на творчество чуть ни всего европейского символизма. Так, Фаликов подробно в связи с этим анализирует художественный проект Василия Кандинского. Вышеупомянутый Георгий Гурджиев создает не только модель трансформации сознания, но и специфические хореографическо-театральную и литературную системы. Сотоварищ и соперник Гурджиева Петр Успенский своей идеей «четвертого пути» оказывается близок, хотя и не слишком надолго, радикальным установкам русских футуристов. Самые различные неканонические выходы за пределы рационального практикуют дадаисты и сюрреалисты – от шаманских, интуитивистских, примитивистских практик архаических культур до аналитической психологии Юнга. Зверь и маг Алистер Кроули предстает не только мистагогом, но и равноправным участником английского модернистского движения.

Книга Бориса Фаликова представляется установочной: множество сюжетов здесь только заданы (к примеру, учение Карлоса Кастанеды) или не рассмотрены вовсе (мистико-религиозные идеи ОБЭРИУ), да и те, что стали центральными, требуют – каждый – монографического исследования. Тем, однако, книга и ценна: она побуждает к углубленному изучению самых неожиданных пересечений между верой, знанием и творчеством на примере богатейшего контекста совсем недавней (и еще не факт что закончившейся) эпохи.