Что нам делать с искусством?

Лев Жегин. Иллюстрация к драме Калидасы «Шакунтала». 1930-е. Иллюстрация из книги

Сергей Юрский недавно обозначил две особенности современного театра, ведущие в тупик. Он выделил засилье мюзиклов и представлений-хеппенингов. «Мюзиклизация» приводит, как ему представляется, к утрате зрителем воображения. А хеппенинги работают на исчезновение театральной специфики, необходимости высокого мастерства, умения преображаться и вживаться в другого…

Сходные беды, как мне кажется, и в живописи, где приходится отстаивать саму необходимость пластической изобразительности. Холст и краски уже «не в моде», человеческое лицо, веками привлекавшее творцов, исчезает. Технические эффекты, удивляющие обывателя визуальные трюки и те же хеппенинги – вот что бурно идет на смену.

Тем неожиданнее был для меня первый номер журнала «Собрание», в котором обсуждались именно гуманистические проблемы бытования искусства в современном мире. Журнал, посвященный искусству и культуре, какое-то время из-за отсутствия спонсора не выходил. И вот явился в несколько ином формате и с чуть измененной программой. Как явствует из редакционного предисловия, должны усилиться познавательный универсализм, диалог разнообразных сфер гуманитарного знания, визуальная культура в широком смысле. 

Собрание. Искусство и культура. № 1, 2017.

Особенно поражает визуальный ряд. Прежде запоминались интересные статьи, сейчас в первую очередь картинки, то бишь иллюстрации. Иллюстрации, где люди и их лица вовсе не исчезли, а предстают в каком-то неожиданном, Виктор Шкловский сказал бы, «остраненном» варианте. Как, положим, помещенная на обложке журнала «Голова-спираль» Павла Челищева (1951), где контур мужской головы опутан бесконечными спиралевидными «завихрениями».

В большой степени сохранению и новому прочтению «человеческого лица» способствует совмещение гуманитарных знаний, все та же заявленная редакцией «универсализация». Вот, к примеру, живая статья философа Вячеслава Шестакова, посвященная фотографии в творчестве английского, но родившегося в Австрии философа-логика Людвига Витгенштейна («Людвиг Витгенштейн: логика, эстетика, фотография»). Поразила воображение фотография, сделанная Витгенштейном, в ней он попытался соединить собственные черты с чертами трех своих сестер (1920-е годы). Их фотографии тоже приведены. Философ таким образом нащупывал некий визуальный аналог выдвинутому им понятию «семейное сходство». Может, и хорошо, что автор статьи не слишком углубляется в философический подтекст этого понятия. Фотографическое сопровождение гораздо увлекательнее словесного разъяснения. И не только этот «гибридный» снимок, где будто уловлены черты тех миллионов «семитов», женщин и мужчин, которые будут уничтожены во время вскоре начавшейся войны. Поразительны фотографии Витгенштейна, сделанные его учеником, и этого ученика, снятого философом в 1947 году. Оба философа, зрелый и молодой, тут тоже поражают неким «семейным сходством», невероятным ощущением человеческой значительности, физической красоты и затаенной глубины. Философское понятие, введенное Витгенштейном, расширяется, обнимая чуть ли не весь человеческий род, который, как мы помним, был создан «по образу и подобию Божию». То есть «семейное сходство» приводит нас к божественному творению и его творцу. И эти мысли вызывает не столько  сама статья, сколько эти «алогичные», живые, исполненные невероятной энергии фотографии.

Не менее интересен визуальный ряд в статье Сергея Кочкина «Шакунтала» Льва Жегина», написанной с большим знанием предмета, а местами с настоящим воодушевлением. И тут возникает смешение гуманитарных дисциплин, вызывающее «остранение». Сразу же вспоминается замечательная работа Льва Жегина по древнерусской перспективе. А вот живопись его известна гораздо меньше. В статье приводятся четыре его гуаши (две 30-х и две 50-х годов), которые останавливают на себе внимание какой-то загадочной глубиной. Возникает ощущение некой постоянной, не оставляющей автора на протяжении долгих лет мысли-образа. Гуаши иллюстрируют древнеиндийскую драму Калидасы «Шакунтала». Но и в этом случае визуальный ряд дает простор зрительскому воображению, мыслям и ассоциациям, не связанным с индийской драмой. Ведь и сам автор статьи не пытается отыскать в гуаши след индийской живописной традиции. Он сравнивает двух молодых героинь Жегина с сентиментальными двойными портретами кисти Владимира Боровиковского и Элизабет Виже-Лебрен с их милыми девичьими головками. Мне же чудится нечто вовсе не сентиментальное и как-то лично захватившее автора не только в драме Калидасы, но и в жизни, пришедшейся на сталинские времена. На гуашах изображены две «лесные девы», отшельницы, одетые в одежду «из коры». Впрочем, из коры она у Калидасы, в гуашах Жегина все «земные» материальные приметы как-то испаряются. Остается впечатление, что девы уже почти райские, а может, даже адские насельницы, если исходить из драматической изломанности их силуэтов, вихревого движения темных и светлых пятен гуаши вокруг них и почти полного «расподобления» конкретных черт лица и фигур в последнем, наиболее экспрессивном и трагическом листе. Тут скорее вспоминаются не милые девичьи портреты эпохи сентиментализма, а может быть, древнерусские фрески с их «надмирностью» и трагизмом. И еще мне почему-то припомнились послелагерные работы ученицы Фалька Евы Левиной-Розенгольц (конец 50–70-х), со схожим изломом кружащихся полубесплотных фигур. 

Необычен зрительный ряд и в статье Анны Чудецкой «Коллекция поэта Всеволода Некрасова», в 2012 году переданной в Отдел личных коллекций ГМИИ им. Пушкина. Автор, давно знакомый с поэтом и его коллекцией, рассказывает нам их драматическую историю. Но и тут сами работы расширяют рамки добротной и подробной академической статьи, добавляя игрового блеска и парадоксальности.

Есть в номере материалы и более традиционные, но тоже важные и нужные для сохранения гуманитарной культуры. Можно, в сущности, перечислить всех его авторов от Дмитрия Швидковского с его рассказом об архитектурном шедевре Камерона в Царскосельском парке до Светланы Козловой, повествующей о том, как Петрарка «изобрел» пейзаж. Не банальны и проникнуты эмоциональным отношением «портреты» художников в статьях Анны Завьяловой «Маленькие стихотворения в прозе»: художник-гравер Иван Павлов» и Веры Калмыковой «Лев Саксонов: человек в открытом космосе». Все эти материалы выступают от лица «гуманистической» визуальной традиции в самом широком понимании. Словно бы свидетельствуют, что она жива. Пока? Еще? До каких пор?

Вот эти-то больные вопросы ставятся в двух проблемных статьях, открывающих журнал. Статья эстетика Олега Кривцуна «Мера человеческого в искусстве. Тезисы» несколько разочаровывает своей «академической» уклончивостью. Анализируя современное искусство, автор находит в нем как сильные, так и слабые стороны, рисуя образ какого-то нового гуманизма, утратившего незыблемые ценностные ориентиры и интерес к пластической традиции.

Главный редактор журнала Александр Якимович в статье «Понимать искусство», на мой взгляд, гораздо более решителен и боевит. Этот солидный академик РАХ как будто заново останавливается перед феноменом искусства и задает наивные вопросы. Хотя бы тот, что вынесен в заголовок моей статьи: что нам делать с искусством? Для Якимовича понимать искусство – «главное и важнейшее дело человеческого существа». Прочла эту фразу с восхищением, хотя в ней присутствует момент усиления. Для Николая Чернышевского, например, жизнь была выше искусства, и он призывал понимать и преобразовывать саму жизнь. Но это детали. Главное в статье, как сказали бы современные пламенные борцы со лженаукой, ее антинаучный пафос. Вернее, не боязнь бороться с застывшими научными догмами. Исследователь рассматривает несколько современных методов изучения искусства, таких, как неомарксизм или формальный метод, обращенный к стилистическому анализу. И делает вывод, что они вовсе не помогают понять смысл произведения. В лучшем случае они его классифицируют. Якимович делает радикальный вывод: в современной науке об искусстве «потерялось само искусство». И призывает улавливать в нем человеческую, «антропную» составляющую.