Встретимся на Ноге

В московской квартире с телевизором. 1960-е годы. Иллюстрация из книги

«Встретимся на Ноге»; «чтобы успеть, я проеду через книжки»; «буду на Горбушке через полтора часа»… Для немосквича эти фразы вряд ли понятны и скорее всего напомнят устойчивый бред пациента психиатрической клиники. А ведь все просто: «Нога» – станция метро «Площадь Ногина» (нынешний «Китай-город»), «книжки» – Калининский проспект (Новый Арбат), а «Горбушка» – торговый центр в бывшем ДК Горбунова.

Естественно, подобные неофициальные топонимы есть и в других городах. В Санкт-Петербурге вспомнят Купчингаген (район Купчино), Электросилос (станция метро «Электросила») и аналог Горбушки – Апрашку (Апраксин двор). Иногда такие названия даже совпадают: в Москве «бродвеем» зовут часть Тверской улицы от Охотного Ряда до Пушкинской площади (Пушки), а в Питере – отрезок Невского проспекта от Дворцовой площади до площади Восстания.

Историк Москвы Александр Васькин рассматривает, как формировалась послевоенная, в том числе и языковая культура столицы. В ней отразились градостроительная программа, памятные даты (Всемирный фестиваль молодежи и студентов 1957 года, полет Гагарина в космос), работа и отдых москвичей.

Александр Васькин. Повсе-дневная жизнь советской столицы при Хрущеве и Брежневе. - М.: Молодая гвардия, 2017. – 672 с.

Не последнюю роль в данном вопросе сыграли и проблемы плановой экономики. Их следствием стали сложности с приобретением многих вещей и продуктов, что приводило к появлению таких устойчивых выражений, как «выбросили товар» или «завезли товар», обозначающих появление дефицитной продукции в магазине. Впрочем, констатируя пороки советского хозяйства, Васькин указывает и на стремление партийного руководства преодолеть кризисную ситуацию. Так, Екатерина Фурцева в бытность председателем Мосгорисполкома (мэрия Москвы) сумела за год (1954–1955) увеличить объем введенного в эксплуатацию жилья на 44%, больниц – на 40%, а школ – на 69%. Да, многие из этих домов были хрущевками (в Питере их зовут «портянками» – по имени архитектора Марта Порта, автора первого экспериментального проекта панельных домов), но в любом случае это было лучше жизни в коммунальных квартирах или бараках. И именно при Екатерине Алексеевне был построен стадион «Лужники», ставший одним из символов столицы.

Правда, дефицит товаров все же сохранялся. Единственное, чего удалось добиться властям, так это снабжать Москву лучше, чем другие регионы Советского Союза. В итоге в столицу (как и в другие крупные центры, куда чаще выбрасывали товар) стали ездить из провинции за продуктами и вещами. Отсюда еще одно специфическое выражение – «колбасная электричка». Про нее еще была и шутка-загадка: длинная, зеленая, пахнет колбасой.

При этом официальные цены не были так уж высоки. При средней зарплате в 187 рублей (1985 год) килограмм сосисок стоил 2 руб. 60 коп., гречневой крупы – 56 коп., литр молока – 36 коп., а килограмм черного хлеба – 16 коп. Недостаток товаров и услуг компенсировался черным рынком, в результате чего появились новые слова: «блат», «рука» – возможность получить искомое по знакомству или на возмездной основе.

В книге подробно рассматривается еще один фактор возникновения дефицита – цензура. Запреты или ограничения на выпуск печатной продукции создали феномен самиздата и тамиздата, за который можно было получить от пяти лет лишения свободы... В столице он развивался достаточно эффективно в силу большего числа возможностей. При этом неофициально издавали не только антисоветскую литературу (сочинения Роберта Конквеста, Абдурахмана Авторханова, Милована Джиласа), но и поэтов и писателей, не соответствующих идеологическим критериям власти. Васькин обращает внимание, что лишь в 1972 году вышло секретное постановление секретариата ЦК КПСС «О переиздании художественных произведений М. Волошина, О. Мандельштама, Вяч. Иванова, Н. Клюева, М. Булгакова и других писателей 20-х годов», разрешавшего выпускать их произведения ограниченным тиражом со «вступительными статьями и комментариями, дающими марксистско-ленинскую оценку творчества автора».

Как следствие, возник еще один неологизм – книжных спекулянтов, помогавших достать дефицитную печатную продукцию, называли «жуками».

Такой вот неофициальный язык эпохи. Составить бы побыстрее его словарь, пока не забылся. Ведь Ноги уже нет, колбасная электричка уехала, а жуки переквалифицировались в обычных букинистов.