От Чернышевского до содержанок

Михаил Макеев. Николай Некрасов. – М.: Молодая гвардия, 2017. – 463 с. (ЖЗЛ)

Николаю Некрасову чудовищно не повезло с признанием. Великий поэт уже более ста лет пребывает где-то на задворках отечественной словесности. Интерес к нему – подлинный, а не формальный – минимален. Да, в советское время Некрасов насаждался, в школе его зубрили, дедушка Чуковский даже заработал на нем себе Ленинскую премию, но это лишь дополнительно ухудшало авторский образ в глазах читателей. Для поколения Бродского Некрасова уже не существовало. Впрочем, и для Пастернака–Мандельштама его имя было лишь пустым звуком. А зря – по любому счету Некрасов входит в десятку лучших русских поэтов.

Книга Михаила Макеева – своевременный шаг в направлении переосмысления наследия поэта, знакомящая нас с его личностью в новом ракурсе. Что мы знали о нем? Деспотичный отец, нищая, голодная юность в Петербурге. Но в новой биографии фигура отца переосмысливается, не был он тираном и самодуром, а его негативный образ в ранних стихах Некрасова – плод романтического воображения. Также развеивается миф о бедности – Некрасов почти с самого начала пребывания в Северной столице умел зарабатывать.

Любопытно, что, как показывает Макеев, в молодости Некрасов воспринимался кругом Белинского как «честный» редактор и издатель, а не как поэт. Мы обычно не задумываемся над этим фактом, но Некрасов стал крупной фигурой в литературном мире в 23–24 года, когда он издал первые сборники, куда вошли произведения Тургенева, Достоевского, Герцена. Его ранняя зрелость поражает. Не менее восхищает набор имен тех, кого он ввел в литературу или с кем тесно сотрудничал, – вдобавок к вышеперечисленным это Лев Толстой, Гончаров, Салтыков-Щедрин, Островский, Сухово-Кобылин, Алексей Толстой, Фет, Тютчев. Фактически весь цвет русской словесности того времени.

Макеев подробно разбирает конфликт с Белинским, связанный с изданием «Современника» (отдельная история – это тяжба с опекунами детей Пушкина все из-за того же «Современника»), в котором Некрасов предстает как жесткий делец, безо всякой сентиментальности относящийся к «Учителю», пред именем которого в стихах преклонял колени.

Ну-ка, поглядим на Некрасова и с этой стороны. Фото С. Левицкого. Начало 1870-х годов. Иллюстрация из книги

Важно отметить, с другой стороны, что, как показывает книга Макеева, крупным бизнесменом, подобным Суворину, Некрасов не был. Да, он являлся опытным и сильным издателем, но особенного дохода от своих журналов не имел. Не создал он и собственной медийной империи. «Современник» и «Отечественные записки» он выпускал скорее для своего позиционирования в литературе. Ему нравилось играть в ней большую роль. Деньги же он зарабатывал карточной игрой, в которой являлся профессионалом, обладая незаурядными способностями, о чем также пишет Макеев.

Подробно разбирается второй значительный конфликт, растянувшийся на несколько лет и связанный с именами Чернышевского и Добролюбова, на которых Некрасов сделал ставку на рубеже 50–60-х годов. Он понял, что публика на стороне «новых людей», и ради этих радикалов он порвал с Тургеневым и его друзьями. Чернышевский же с компанией в знак благодарности «подставили» Некрасова, поведя под крылом редакции антиправительственную агитацию.

Тут любопытно сопоставить двух человек 1828 года рождения, примерно в одно время попавших в «Современник», но столь противоположных во всем, – Толстого и Чернышевского. Обоих Некрасов высоко ценил и дал им путевку в литературу. Это свидетельствует не столько о его эклектизме или безвкусии, сколько о прагматизме и способности судить о людях исходя из многих параметров. Толстой был ему важен как автор («Я люблю в Вас… великую надежду русской литературы»), Чернышевский – как сотрудник.

Разбирается подробно и поздняя дружба Некрасова с Сувориным (а от него мы перекидываем мостик уже к Чехову), которой он стыдился и скрывал от своих «идейных» сотрудников.

Параллельно рассказу о редакторско-издательских делах следует повествование о любовных делах поэта и о его стихах. Некрасов в личной жизни оставался барином, как и его отец, так что содержанки менялись. С другой стороны, как представитель богемы поэт мог позволить себе и менаж-а-труа.

Поэтический анализ автора вызывает порой недоумение. Так, поэму «Современники» он объявляет «несмешной» – и это произведение, в котором Некрасов поднялся на новую ступень блеска своего мастерства, что отмечал еще Станиславский в пересказе Катаева. Не упоминает Макеев и стихотворение «Буря» – шедевр любовной лирики в народном духе, тогда как останавливается на стихах вполне проходных и неважных.

Вообще, есть в авторской позиции что-то глубоко советское, идущее от «революционно-демократической» традиции. Это и пиетет перед именами Белинского, Чернышевского («искренний и глубокий») и Герцена («философская глубина и интеллектуальная яркость»), противопоставляемых вертопраху Дружинину («завсегдатай публичных домов… любивший изящное в разных его проявлениях, не без склонностей эротомана»), и постоянные нападки на царский режим («Севастополь боролся и не сдавался… вопреки российскому государственному устройству», «царь и его мертвый режим»).

Реформа 19 февраля толкуется как проведенная в «пользу помещиков», и вообще, «манифест чудовищно несправедлив». Тогда как освобождение крестьян с наделением их землей представляло собой исключение по сравнению с Европой.

Сегодня мы понимаем, что Белинский–Герцен–Чернышевский были скучными педантами, что литературу они не любили и видели в ней лишь орудие для преобразования общества по утопическим планам, в то время как навсегда в словесности остались те, кто клеймился в свое время как «реакционер». Некрасову тоже немало досталось от прогрессистов, радикальных комиссаров своего времени, но их имена ныне забыты, а «Однажды, в студеную зимнюю пору» знают все, и будут знать, покуда существует русский язык.