Виктор Леонидов
Семья Ильиных. Харбин, 1926. Иллюстрация из книги
То, что представители рода Ильиных не были обойдены литературным талантом, хорошо известно. Вспомним хотя бы Наталью Иосифовну Ильину, чьи фельетоны так любил Твардовский и с которой дружили Александр Вертинский и Корней Чуковский. В своих воспоминаниях «Время и судьбы», открывшей для советского читателя мир эмиграции в русском Харбине, она оставила такой портрет своего отца, Иосифа Сергеевича Ильина (1885–1981), офицера царской армии, потом эмигранта: «Невоздержан был этот человек. Только что вырвавшийся из братоубийственной войны, невоздержан в страстях своих. Первые годы харбинской жизни он еще не снимал полувоенной формы – защитного цвета гимнастерки с глухим воротом, подпоясанной ремнем...»
Впоследствии Ильина не раз вспоминала об атмосфере «ущербности, безвыходности, тоски», царствовавшей среди российских изгнанников на китайской земле. Тень отца-белогвардейца, доживавшего свой век в Швейцарии, всегда висела над советской писательницей Ильиной, вернувшейся из Харбина в СССР еще в 1948 году.
И вот сегодня внучка Иосифа Ильина, живущая в Париже неутомимая подвижница русской культуры Вероника Жобер выпустила эту книгу. Диву даешься, как записки эти вообще уцелели в огне революции и Гражданской войны, в бесчисленных переездах по России и Китаю. Еще до Второй мировой Ильин передал их в Русский заграничный архив в Праге, который после 1945 года был перевезен в СССР и ныне хранится на Пироговке, в Государственном архиве РФ. Именно там их нашла и подготовила к изданию Вероника Жобер.
Итак, прежде всего перед нами дневники, написанные ясной русской прозой. Написаны они в «окаянные дни», времена, тьма которых так пугает сегодня. Слишком пугающе похожи порой бывают события прошлого и настоящего: «Дорога шла сначала небольшим леском, потом полями. Необычайно было красиво, когда блеснула стальная гладь Волги. Что за река! Глядя на эту ширь, как-то не верится ни в революцию, ни во все это безобразие. И вот среди этой родной, русской, самой прекрасной в мире природы чувствуешь отчетливо каким-то подсознательным чутьем, что надвигается что-то громовое, неотвратимое, давящее, тяжелое».
 |
| Скитания русского офицера. Дневник Иосифа Ильина. 1914–1920.
– М.: Книжница; Русский путь, 2016. – 482 с. |
Перед нами – большое полотно жизни русского офицера от Первой мировой до приезда в Харбин в начале 1920 года. И везде – четкая, без всяких умолчаний правда о том, что он видел во время скитаний по России, которые привели его сначала к Колчаку, потом в Китай: «Большая комната, скорее зал был наполнен солдатней самого гнусного вида. Солдаты расстегнутые и с хамскими лицами. Курят и плюются. Какой-то докладчик с фронта, чиновник военного времени, говорил с трибуны, почему немцы застали врасплох нашу дивизию и передушили газами. По его мнению, вся вина была на начальстве, которое умышленно решило не предупреждать готовящегося наступления… Мне таки хотелось выступить и сказать, что вся эта банда, которую он называл дивизией, забросила противогазы и на предупреждения офицеров отвечала, что немцы теперь скоро заключат мир».
Вместе с Ильиным мы оказываемся на фронтах Первой мировой в Польше и Галиции, пробираемся сквозь охваченную смутой Россию на Восток, видим непридуманные сцены беспрерывного насилия, расстрелов и грабежей среди всеобщего одичания. На страницах дневников мелькают и известные исторические фигуры – Деникин, Набоков, Унгерн, конечно, Колчак, которым Иосиф Сергеевич просто восхищается. Он не стесняясь пишет о потере достоинства многими офицерами, о том, что большевизм обусловлен прежде всего русской действительностью и не надо обвинять кого-то третьего. Завершаются «Дневники Иосифа Ильина» рассказом о последних днях в России у китайской границы: «Смотрели церковь, построенную руками декабристов, иконы, написанные ими самими, потом дом, где они жили, и их могилы… Вот люди, которые наивно революцией думали принести пользу и спасение России. Спасение от чего, спрашивается. Вот если бы они могли встать из гроба и поглядеть на дело рук своих, на всходы, которые дали зерна, ими брошенные…» Лучше и не скажешь.
