Рада Полищук
Мы всех их знаем, не так близко, как Алла Гербер, но мы их читали, мы знаем их фильмы, картины, их музыку... Иллюстрация из книги
О друзьях, о времени, о себе. Ничего особенного. Многие сейчас пишут истории своей жизни, семьи. Многие пишут. А Алла Гербер решила рассказать нам свою жизнь. Не одно и то же. Рассказать без игры, заигрывания и подыгрывания. Не пытаясь что-то приукрасить, переиначить, подретушировать. Не обвиняя ни в чем себя и своих друзей. Пытаясь понять и объяснить прежде всего самой себе.
Эта книга – калейдоскоп: лица, лица, лица, имена, события. Мало кто может похвастаться такой насыщенностью в каждую единицу времени. У читателя болит голова, слезятся глаза, он плачет, смеется, вспоминает свое и не может оторваться от книги. Мы всех их знаем, о ком вспоминает Алла, не так близко, как она, они не бывали у нас дома, мы не сиживали с ними в ресторанах, но мы их читали, мы знаем их фильмы, картины, их музыку. Они наши знакомые. Но как много мы узнали о них от Аллы, как неожиданны ракурсы, какие невероятные повороты сюжетов! И что совершенно бесценно – у читателя не возникает отторжения: зачем мне эти подробности?
В них нет желтизны, желания оттоптаться на ком-то, с кем не сложилось, с кем что-то пошло не так. Тем более многих уж нет на этом свете. Нет этого и в тихих, теплых, созвучных Алле вопросах Елены Тришиной, усиливающих ощущение неспешной доверительности, до самого дна, куда бывает страшно заглянуть.
В аннотации написано – не воспоминания, не размышления, не исповедь. Да нет, конечно же, и воспоминания, и размышления, и исповедь.
Не интервью – разговор, беседа. Беспощадная в своей откровенности, беспощадная, прежде всего к себе самой. Алла бесстрашна и безоглядна в своих воспоминаниях.
 |
| Алла Гербер. А жизнь была прекрасная! Разговоры с Еленой Тришиной.
– М: Оперант, 2017, – 424 с. |
Сколько грустных признаний! «Я, наверное, не очень везучая, у меня много всякого-разного не получилось». Боже мой, а сколько всякого разного получилось у Аллы Гербер, в ее самых головокружительных ипостасях!
Наверное, любовь помогала.
Любовь – сквозная нить, ею прошита вся книга. Алла умеет любить, все замешано на любви. И, оказывается, любить можно все: звуки, запахи, вещи, людей, своих и чужих, хороших и даже плохих (ну, не любить, так уж непременно прощать), любить воспоминания – грустные, веселые, всякие, «даже кладбищенские березы, кладбищенскую тишину, в которую необходимо бывает погрузиться, дабы вернуть себя в будущее».
А сколько влюбленностей, романов – какие мужчины! И честное признание, не на ушко близкой подруге, а всем нам: моя женская жизнь не сложилась. И трогательное до слез желание объяснить, понять – почему? «Мой милый, что тебе я сделала?..»
Алла помнит все, лет 70 с лишним перелистали мы, читая книгу. Она помнит подруг-«одноколясочниц», буквально тех, с кем лежала рядом в колясках во дворе на Фурманном, помнит их родителей, торты и крендели, испеченные бабушкой, бабушкины котлетки, мамины платья, люстру, вазы, бокалы, картины, помнит все про папу, которого не просто любила – обожала, боготворила, помнит всех своих родственников… И все свои встречи, им несть числа.
Она как-то очень естественно и просто рассказывает и о «квартирниках», кухонных посиделках, тусовках в мастерских художников московского андеграунда, и о встречах с Борисом Ельциным и будущим папой Римским Карелом Войтылой, о дружбе с Егором Гайдаром и о том, как Владимир Горовиц был влюблен в ее маму, первую киевскую красавицу, и о том, как увидела его впервые в Большом зале Московской консерватории, как он категорически не понравился ей – «какой-то смешной, нелепый карлик». Пока он не положил «ручки свои на клавиши… и пошли первые, какие-то небесные звуки. Было такое ощущение, что Бог сейчас с нами».
Этот рассказ – одна из многих жемчужин в книге. Отдельные маленькие новеллы – для другой, может быть, книги. О Клавдии Шульженко, Сергее Герасимове, Иосифе Бродском, Михаиле Козакове, о свитере с оленями, это тоже характерная для нее история…
Книга Аллы Гербер наполнена счастьем, ощущением праздника, ненадуманного праздника во всем, в самое трудное и, казалось бы, не подходящее для этого время. «Не знаю, как насчет подвига, но празднику всегда есть место в жизни», – говорил ее папа, семь лет отсидевший в сталинских лагерях. Через семь лет Алла и мама встречали на московском вокзале поезд Тайшет–Москва, поезд опаздывал на три часа. «Мама не выдержала – расплакалась, а я… даже обрадовалась. Потому что боялась увидеть ДРУГОГО, изменившегося папу, а ДРУГОГО я не хотела. Я малодушно хотела прежнего». Еще одно откровенное признание – она стеснялась папу-зэка.
А в конце книги Алла скажет – откровенно и тихо – об усталости и отсутствии света в конце туннеля, без которого ей трудно жить. И это можно понять.
Но Алла живет, она прекрасна, она легка на подъем, с ней можно выпить рюмку-другую водки и поговорить о Любви. Она неутомима, она никогда не оставит свой фонд «Холокост», которому отдала годы жизни, четверть века, бессонные ночи, всю свою страсть и верность еврейскому народу.
Она никогда не будет лежать на диване, накрытая пледом, и кукситься. Она найдет себе дело и будет жечь глаголом сердца людей. Никогда не покинет ее оптимизм, пусть иногда и необоснованный, желание петь и танцевать, встречаться с друзьями. Никогда не покинет ее талант жить на полную катушку.
И все это вместе она называет одним словом – «герберизм». Нет, двумя словами – «папин герберизм».
