Горячий тыл

Никому не приметный, но честный в фактах и описаниях переживаемых чувств летописец. Иван Айвазовский. Автопортрет. За письменным столом. 1880-е. Феодосийская картинная галерея им. И.К. Айвазовского

Недавно в очередной передаче «Что делать?» на телеканале «Культура» обсуждали феномен советского тыла в годы Великой Отечественной войны. Летали числа, факты, цитаты, сталкивались мнения. Все признавали впечатляющий итог – создание материально-технической базы фронта на Урале и в тех местах, куда не докатилась оккупация, отмечали то, что наряду с обеспечением нужд армии и флота в СССР развертывался атомный проект... Не обошлось и без слов о выдающейся роли Сталина (но разве она могла быть иной в условиях тоталитарного управления страной?)...

Однако впечатление этот диспут оставил унылое: ученые мужи почти ничего не сказали о том, какими нечеловеческими усилиями все это было обеспечено, какие жертвы легли фундаментом цехов военных заводов. Вновь подтвердилось, что у нас по-прежнему Великая Отечественная война воспринимается скособоченно: героизм и жертвы – на фронте, а в тылу... Тыл по-прежнему остается – наверное на уровне подсознания – обиталищем пресловутых «тыловых крыс». И это при многомиллионных награждениях достойной медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», правда, учрежденной уже после Победы.

Борис Катаев. Повседневность и война: челябинский дневник 1941, 1943, 1944. – СПб.: ИД «ПервоГрад», 2016. – 312 с.

К счастью, современный интерес к истории повседневности позволяет нам при желании высвободиться из паутины превратных представлений о жизни тех территорий СССР, которые прямым огнем война не опалила. Чеховед, профессор МГУ Владимир Катаев опубликовал тыловые дневники своего отца, и эта книга оказывается очень важным документом в процессе удержания правды о Великой Отечественной войне, которая, даже неполная, в последние годы стала с возрастающим напором тесниться внешне благородно-мемориальным, а внутренне – бездушно-бронзовым военно-историческим балетом.

Обстоятельства биографии дали опытнейшему историку литературы, Владимиру Катаеву, пережившему войну дошколенком, безупречный в своей логике ход, и он его полностью использовал. Его отец, Борис Степанович Катаев (1909–1978), крупный плановик-экономист в Челябинской области, осенью 1941-го призвался в армию, командовал стрелковой ротой, был тяжело ранен (впрочем, о квалификации своего ранения он пишет с некоторой иронией: «...золотистую» ленточку я заслужил легко» – и здесь не забывая отметить неуходящие превратности человеческих судеб). Дневник вел по мере возможности и на воинской службе и в итоге вследствие доноса был за откровенные записи исключен из партии. Но военного дневника Бориса Катаева в книге нет: он, по решению публикатора, «может составить отдельную самостоятельную книгу». Зато при таком отборе все написанное вначале ждущим отправки на передовую отцом семейства, а затем прошедшим огненную закалку фронтовиком приобретает особый вес и убедительность.

Сын школьного учителя, книгочей и меломан, Борис Катаев обладал и зорким взглядом, и литературной смелостью. Несмотря на все насаждаемые и властью, и самой эпохой страхи, он ведет свой дневник не только как частное лицо, но и как никому не приметный, но притом честный в фактах и описаниях переживаемых чувств летописец. Благодаря своему служебному положению Катаев знает больше других, но происходящее в Челябинске и области не просто подробно запечатлевает, но и дополняет своими оценками. Сегодня такая аналитика очень важна, так как противостоит нашей нередко невольной модернизации или же архаизации (бывает, бывает) сознания людей того времени.

Борис Катаев рассказывает о самоотверженных стариках и молодых ворах, о приспособленцах и страдальцах, о своих супружеско-любовных переживаниях (ведь ему немногим за тридцать) и о бытовых интригах, которые и тогда никуда не девались. Отдельной линией тыловой хроники выступает в дневнике сложное сплетение пропагандистских клише, спускаемых сверху в народ, отцензурированных военных сводок, реальных историй, привезенных очевидцами с фронта, и разнообразных слухов, порой фантастических, таких как ожидание кометы в феврале 1945 года, после чего наступит конец света, но Япония «почему-то уцелеет»...

В послесловии к дневнику сказано, что он стал уникальным источником для истории тыловой повседневности, над которой сегодня работают уральские исследователи. Жаль, если уникальным и останется. А вдруг обнародование летописей Бориса Катаева будет способствовать открытию и других подобных тыловых записок и частных документов, доныне хранящихся где-то в семьях?