Благопристойность и кукареканье

Ольга Матич. Записки русской американки: Семейные хроники и случайные встречи. – М.: Новое литературное обозрение, 2017. – 584 с.

В предисловии к своим мемуарам славист, профессор Калифорнийского университета в Беркли Ольга Матич рассуждает о собственной «двойной культурной идентичности», которую она называет «состоянием «между».

Первая часть книги посвящена воспоминаниям о своей семье, исследованиям родового древа. А оно включало в себя знаменитого консерватора Василия Шульгина (двоюродного деда), видного экономиста Русского зарубежья профессора Александра Билимовича (просто деда), Бориса Павлова, тинейджером вступившего в белогвардейский Алексеевский полк и оставившего ценнейшие мемуарные свидетельства о Гражданской войне в России (отец).

Не менее интересен список знакомств Матич, о которых она пишет во второй части: здесь Белла Ахмадулина и Эдуард Лимонов, Андрей Синявский и Саша Соколов, Василий Аксенов и Александр Жолковский…

Возможно, от «состояния «между» портреты героев книги нередко строятся на контрасте. Тем более что мы видим их глазами человека иной культуры, что придает восприятию форму остранения, если использовать терминологию Виктора Шкловского. Вот как описан филолог, историк русского языка Виктор Живов: человек, сочетавший глубокие знания в области литературы и культуры с артистичной шутливостью и иронией. Матич вспоминала, что «он иногда разнообразил благопристойное поведение… кукареканьем».

Не менее ценны и короткие встречи-зарисовки, например, с Андреем Вознесенским, который, по признанию мемуаристки, ей «не очень нравился». Во время выступлений в Лос-Анджелесе поэт попросил организовать встречу с Бобом Диланом. «Встреча состоялась в ресторане на берегу океана, но Дилан был в плохой форме и вел себя параноидально – то боялся, что его узнают, то, наоборот, именно этого и хотел». Или с Евгением Евтушенко, который во время чтения стихов запомнился «пружинистой ходьбой туда-сюда по сцене, напоминавшей маневры боксера на ринге».

Нередко первая и вторая части книги совмещаются. Так, в главке об Эдуарде Лимонове Матич пишет: «Своей смелостью и политическим одиночеством он напоминает мне Шульгина, также совмещавшего политику и писательство».

В итоге образуется диалог различных культур, их взаимное узнавание. Ведь, по собственному признанию, она «дружила с представителями враждующих лагерей третьей волны эмиграции, определяя себя как человека, от всякой партийности отказывающегося». Но в реальности, как мы видим, такой диалог охватывал не одну, а все три волны, а также включал в себя американцев и советских граждан. В числе прочего мемуаристка вспоминала, как открыла для себя роман Аксенова «Ожог»: «Мы читали его вместе с мамой, причем я выписывала неизвестную мне непристойную лексику и однажды за ужином попросила отца эти слова объяснить. Он смутился. Мать ехидно напомнила ему, что мне уже далеко за тридцать; главное, ей самой хотелось узнать значение «неприличных слов». Ведь старая интеллигенция не материлась, поэтому многим женщинам из первой эмиграции так и не довелось услышать настоящего мата».

Правда, со своей стороны, и первая волна эмиграции умела не хуже заинтриговывать зрителя. В 1977 году Борис Павлов, прилетев в Москву, сходил к казармам Алексеевского училища, где до революции он был кадетом. Заодно пообщался с курсантами Академии бронетанковых войск (ныне Общевойсковая академия), которая располагается в стенах училища. Подарил им на прощание пачку американских сигарет. Интересно, что их больше шокировало – американские сигареты или живой белогвардеец в год 60-летия революции?

Впрочем, и сам отец Матич в итоге стал героем прозы третьей волны эмиграции. В романе все того же Аксенова «Остров Крым» он выведен под именем Филиппа Боборыко.