Он дошагал, выносил, выдюжил свою Главную книгу. Фото Елены Семеновой
Человек, написавший этот роман, знаком мне девять десятилетий, страшновато даже подумать об этом, тем более это написать – записанное слово, как правило, удваивает свое воздействие.
Он был старше на два с половиной года – в дошкольную пору это дистанция невероятного размера. Естественно, я был горд этой дружбой.
Обычно детсадовские связи длятся недолго, но наша продолжилась и даже, больше того, окрепла.
Надо сказать, вокруг Евгения почти неизменно роились компании, он очень естественно становился этаким центром притяжения. В родном нашем городе Баку жил он на Красноармейской улице, и эти две комнаты в коммуналке мы звали «штабом на Красноармейской».
В ту пору мы были твердо уверены, что наш товарищ станет художником. Он очень хорошо рисовал, помню, как восхитил однажды, когда преподнес мне мой портрет.
Хотя и тогда уже он литераторствовал, писал стихи, однажды они появились в нашей бакинской газете.
И все же, окончив школу, собрался в Ленинград поступать в Академию художеств, это решение выглядело осознанным выбором.
И в академию он поступил, и проучился в ней весь первый курс, когда в июньское утро война все оборвала и переиначила.
Дальше был героический Гангут, связавший его с морем и флотом. И так же, как Каспий сменила Балтика, живопись уступила место печатному слову, он стал журналистом.
Жизнь подтвердила закономерность, неотвратимость этого выбора, военный журналист стал писателем.
Уже дебют был на редкость успешным и обнадеживающим – «Экипаж «Меконга», которым зачитывалось не одно поколение, сделал его имя известным. Потом последовали одна за другой книги фантастики – он стал признанным мастером этого жанра.
И снова вокруг него, как всегда, гнездились и собирались люди, только теперь уже литераторы, вступавшие на эту стезю.
Можно уверенно сказать, его «Кронштадт» стал культовой книгой для наших писателей-маринистов.
Но все эти годы он и мечтал, и думал, и упорно вынашивал свою заветную Главную книгу.
Он не спешил ее выпустить в свет, трудился над нею долгих семь лет. Каюсь, я часто его теребил, тревожился, у таких аксакалов, какими мы стали, сроки сжимаются, мало ли, можно и не успеть, не завершить дело всей жизни.
Но если все-таки существует некая высшая справедливость, книга должна была быть написана.
За этот свой безупречный путь, за стойкость, за верность русскому слову не мог он не быть вознагражден.
Мне радостно знать, что он дошагал, выносил, выдюжил свою Главную.
И строки эти не претендуют на роль предисловия – да и зачем? Предисловие этому роману написано всей его благородной жизнью.
А я могу лишь сказать о том, что так же, как в те дошкольные годы, девять десятилетий назад, по сей день и счастлив и горд этой дружбой.