Дарья Курдюкова  |
| Андрей Ковалев. Книга перемен.
Материалы к истории русского искусства. Т. I. – Интеллектуальная издательская система Ridero, 2017. – 488 с. |
Когда черным по белому написано «Книга перемен», а на другой стороне обложки белым по черному значится «Содержит нецензурную брань», начинаешь подозревать какую-то связь между этими словами. Ну, мало ли... перемены. Тем более что про появление этого весьма упитанного тома автор, которого называют «первым критиком» («Но это не совсем так», – сам себе отвечает он во вступительном «мемуаре»), пионером российской газетной критики, которого в 1991-м пригласили обозревать художественный процесс в «НГ», Андрей Ковалев говорит, что это практически новый самиздат. То есть имеется несколько продвинутых книжных магазинов, которые ее продают, а так приобрести можно по системе print on demand.
Критик чувствует историю ногами. В том смысле, что из точечных походов-поводов выводит обобщения – у Андрея Ковалева метафоричные и ироничные – относительно процесса. Собственно, «Книга перемен» Ковалева, в 1990 году защитившего кандидатскую («От истории искусства к современности: Советское искусствознание и критика 1920-х годов в системе художественного сознания»), а ныне доцента факультета искусств МГУ, – это сборник статей преимущественно из периодики разных лет. В открывающем «антологию» томе речь идет о периоде от авангарда до Михаила Рогинского. Второй, как обещает историк искусства, будет с охватом от Ильи Кабакова до Тимура Новикова. Третий он посвятит 1990-м годам и сегодняшнему времени. (Кроме того, в рамках программы музея «Гараж» по поддержке исследователей выпустят книжку Ковалева «50 лучших современных русских художников».)
Он предлагает коды интерпретации процессов и перемен, будь то раздражение любителей прекрасного от «Черного квадрата», рассуждение о парадоксах функционирования музеев современного искусства, «бульдозерная выставка» в связи с ролью спецслужб и запутанными отношениями внутри органов или причины закрытия после 1934 года советского павильона на Венецианской биеннале и связи этого решения с советскими павильонами на всемирных выставках, разобранные во впервые опубликованном тексте. Из цепочек фактов, связанных, например, с тем, что после восторгов Муссолини на биеннале перед работой Дейнеки «столь явно проявившееся душевное сродство фашистского и советского режимов выглядело совсем уж непристойным», с тем, что, в частности, и после этого тоже советскому руководству надобно было «победить» павильон Германии на Всемирной выставке 1937-го, и с тем, что при этом внутри СССР художники, работавшие для международных смотров, нередко подвергались критике и находились в уязвимом положении, – формируется взгляд на политическую риторику и ее механизмы. Механизмы, которые подразумевают, в частности, и то, что когда в открывшемся вновь в 1956-м в Венеции советском павильоне выставили работы Владимира Фаворского, это помогло защитить его «от нападок внутри страны». Это – также про причины перемен и коды восприятия искусства.
Есть в книге и про «совращение» искусством тоже. Последний текст после рассказа о нонконфомисте Евгении Рухине внезапно «перебрасывается» на рассуждения о галантном Франсуа Буше и рококо. Где автор делает не менее галантные реверансы в том духе, что он все же «отравлен» искусством современным. Имеется там следующий пассаж: «Тактика «овладения» искусством может описываться в случае старого искусства как тактика соблазнения, а в случае современного искусства – как чистое совращение». Ковалев опять-таки иронично, дистанцированно, но заразительно показывает, как работает иная, чем прежде, оптика современного искусства. Недаром на обложку вынесен его портрет в инсталляции концептуалиста Юрия Альберта «88 описаний картин Ван Гога, взятых из его писем к брату и напечатанных шрифтом Брайля». А нецензурной лексики в первом томе не встретилось. Автор обещает: дальше – будет.
