Подозрительная несерьезность

Мастер философского абсурда Фридрих Дюрренматт. Фото Эльке Ветциг

Трагикомедия, наверное, самый сложный жанр. Попробуй в каждом моменте, чуть ли не в каждом слове, сочетать две враждебные друг другу интонации, да так, чтоб они не враждовали и все, весь сюжет не разваливался на куски. Недаром Шекспир лишь к концу жизни, написав достаточно и комедий и трагедий, пришел к этому жанру в «Буре», «Цимбелине», «Зимней сказке».

Одна из лучших трагикомедий века  – «Визит старой дамы» (1956) Фридриха Дюрренматта. Вы помните (ее часто экранизировали): городок Гюллен, старуха Цаханассьян, Альфред Илл, за убийство которого она предлагает городу миллиард, жители, приятные хорошие люди, отказываются с негодованием, потом делают долги, потом, разорившись, собираются вместе и говорят о справедливости, о том, что Илл виноват перед Цаханассьян и перед городом, и убивают Илла.

О чем эта пьеса? Вот таких вопросов Дюрренматт не любил. Можно даже сказать, что в своих пьесах (а из самых знаменитых еще «Двойник», «Авария», «Физики», «Метеор») он боролся с подобными вопросами. В пьесах, говорил он, не должно быть никаких идей, никаких проблем.

«От природы ведь тоже не требуется, чтобы она содержала в себе и даже решала проблемы».

Не любил Дюрренматт и жанр трагедии: анахронизм, оставшийся от того времени, когда были герои и антигерои, сражались друг с другом, и герой побеждал, потому что был носителем добра, справедливости и т. п., ну так тогда строилась картина мира. А XX век, какие носители добра и зла, все обезличено государством, средой, машиной, нет хороших и плохих, есть люди, просто люди, если хотите, хорошие, нормальные, думающие, что поступают правильно, но творящие зло. И готовые отстаивать его как добро. Впрочем, я уже занимаюсь тем, чего Дюрренматт не любил.

И его не любили. Вернее, зритель, читатель любил, а критики ругали за отсутствие «конструктивных идей», за «подозрительную несерьезность», за балаган, за «пристрастие к непристойностям, снижающим значительность самых напряженных конфликтов» и «склонность грубоватым юмором разряжать остродраматические ситуации». В общем, черт-те что это, а не настоящая драматургия для критиков, и даже не драма абсурда. Хотя и к ней пытались его причислить – безрезультатно, сам Дюрренматт говорил: «Абсурд ничего в себе не содержит», в смысле, идите подальше, я не абсурдист.

То же самое с кафкианством, экзистенциализмом и «эпическим театром» Брехта: вроде и рядом, но «идите подальше». В итоге, не найдя ему места в литературе, успокоились и объявили его «несамобытным» и «эпигоном» – все то, куда он не помещался. «Дюрренматт не создал нового направления в литературе», и точка.

А ведь были еще и его детективные романы – антидетективы, которые тоже «не укладывались в рамки традиционного жанра». Фабульные, с кучей событий, но преступник известен с самого начала, и преступление совершено у всех на глазах. Мотив? О, если его искать… нет, лучше все-таки этого не делать. Кому она нужна, убийственная правда о человеке.

Дюрренматт же был не только самобытен, но и глубоко национален. Пятьсот лет нейтралитета вошли в национальный характер швейцарцев, сделали их людьми нейтралитета, и когда по всему миру прокатились две мировые войны, а через Швейцарию – потоки беженцев, швейцарцы держались за свой нейтралитет, боясь лишним словом, не тем поступком его нарушить. Да, нейтралитет – это не ни вашим, ни нашим, а и вашим, и нашим – всем. И нужно выкручиваться, чтобы все были довольны, и убеждать себя в том, что поступаешь правильно – ради страны, ради семьи. Нейтралитет же – очень хрупкая вещь, и завтра…

Ни «да», ни «нет», отсутствие определенности, четкости, парабола как сюжетная форма, в которой вроде бы иносказание, вроде и второй план, но что подразумевается – неясно, смысл размыт; лабиринт, темный пустой туннель – любимые образы; и главное, постоянное ощущение катастрофы, что вот-вот, вот-вот, нервное напряжение, от которого хочется смеяться, как от щекотки, чтобы изгнать его, загадочные (само) преступления, неотвратимость судьбы – это то, что характеризует творчество Дюрренматта в целом, «самого мрачного комедиографа из всех существующих», как он сам назвал себя в предсмертном интервью.

В одной из последних своих вещей, повести «Зимняя война в Тибете» (1981), нетипичной для него, мрачной и бесфабульной, наименее игровой, Дюрренматт словно разрешает себе выдохнуть все то, что стоит комом в легких и у его страны, и у XX века: мир после ядерной катастрофы, нет многих народов и большинства государств, а есть все продолжающаяся война – непонятно, кого и с кем. И за что.

Харьков