Безумные поиски смысла

Вокруг неглупые антиподы, грудью отстаивающие свои интересы. Иллюстрация Дмитрия Кардовского к комедии «Горе от ума»

Михаил Лифшиц (1905–1983) в маргиналиях на полях пушкинского стихотворения «Не дай мне Бог сойти с ума» пишет о пушкинском понимании безумия как об «идеальном» состоянии, позволяющем «освободиться от узких рамок рационального» («Безумие и истина (комментарии Михаила Лифшица к стихотворениям А.С. Пушкина)»).

Значительность личности Лифшица проявилась для меня даже в «бессовестном», как я всегда считала, жанре внутренней рецензии. Вот уж где никто тебя не схватит за руку. Пиши, что подскажут злоба, зависть, осторожность или равнодушие. Но ведь нет! Именно Лифшиц первый написал для «Нового мира» времен Твардовского внутреннюю рецензию на «Один день Ивана Денисовича» никому тогда не известного Солженицына. Выписываю из книги финальный вывод рецензии: «Было бы преступлением оставить эту повесть ненапечатанной. Она поднимает уровень нашего сознания». И пусть дальнейшие отношения с Солженицыным у Лифшица складывались сложно (чего стоит характеристика, данная Лифшицу Солженицыным, – «ископаемый марксист-догматик»). Однако именно слово Лифшица способствовало громкому писательскому дебюту. Все эти «хитрые» сюжеты так или иначе высвечиваются в книге.

В книге важно и интересно практически все. Задуманная еще самим автором, но вышедшая только в наши дни, книга выстроена прихотливо, словно мы блуждаем по огромному замку, где есть потайные комнаты. Тут помимо законченных статей много отрывков, фрагментов из писем, маргиналий на полях книг, внутренних рецензий, заметок и подготовительных материалов. И все это не «шелуха», а нечто, дающее необыкновенно питательную пищу для размышлений о парадоксах русской культуры и особенностях авторского «лица». Мне-то всегда были интересны именно такие «потайные» комнаты мыслей и чувств замечательной личности. При этом «впечатление личной значительности» связывает отдельные фрагменты и разрозненные статьи в нечто целое, открывающее какой-то новый взгляд на русскую культуру.

Михаил Лифшиц. Очерки русской культуры. – М.: Академический проект; Культура, 2015. – 752 с.

Самым большим откровением были для меня материалы о «Горе от ума», так и не сложившиеся в задуманную книгу. Но, может быть, в этом и прелесть – некое свободное размышление автора, которое начинается с вопроса анкеты: в чем задача литературоведения? Ответ восхищает простотой – необходимо «понять смысл», хотя это «не каждому дано». Что верно, то верно. Современные режиссерские прочтения показывают, что гораздо проще все выдумать за автора, чем вдуматься в авторский смысл. Мы привыкли к разного рода «редукциям», которым подвергается классическое произведение. А ведь, по Лифшицу, оно помогает найти смысл самой реальной жизни. И вот с таким напутствием мы вступаем в захватывающий разговор о «Горе от ума». Философу, кажется, надлежит защищать ум? Но я уже приводила мысли Лифшица в защиту безумия! И тут «ум» Чацкого не просто противостоит «глупости» враждебного окружения. Кстати, почему оно так бездарно? А раболепство, господа! Тот самый «отрицательный отбор», который и в наши дни «выталкивает на поверхность дураков». В споры о грибоедовской комедии автор втягивает Юнга и Хайдеггера, Белинского и Луначарского. Касается она и самого Лифшица – недаром анализ так горяч. Поворачивая фабулу в разные стороны, автор показывает смешные стороны Чацкого, который, по выражению Белинского, «ходил в кабак проповедовать Шиллера». Показывает и очень неглупых его «антиподов», грудью отстаивающих собственные интересы. Это те неразрешимые противоречия реальной жизни, которые делают комедию живой во все времена.

«Смешные» проповеди «в кабаке» или по крайней мере звучащие для людей, совершенно к ним не подготовленных, были свойственны и самому Лифшицу. Так, свои наполненные колоссальной эрудицией четыре лекции о русской культуре, с которой начинается книга, он читал в 1943 году в Ленинграде для офицеров Военно-морского флота. Я почему-то уверена, что с большим успехом! Но были и более горестные страницы этих «смешных» проповедей, когда от философа отворачивались преданные ученики, не согласные с его «консервативными» взглядами. Некоторые «спорные» оценки Лифшица современного ему отечественного искусства можно встретить и в этом издании, что очень хорошо говорит об издателях! Чацкий тоже мог ошибаться и выглядеть нелепо. 

Поражает умение Лифшица добраться до скрытых глубин произведения. Так, подхватывая парадоксальную мысль Льва Толстого, что в «Душечке» Чехов, не желая того, пропел хвалу героине, автор продолжает и развивает эту мысль, показывая скрытые противоречия самой жизни. Да, конечно, Душечка «свободнее» всех близких ей мужчин, «приставленных» к своим делам (Маркс, кажется, называл таких людей частичными?), она обнимает своей любовью их всех. Но ведь и тут, как замечает автор, «не получилось благословения». Душечка потеряла «собственный мир». Любопытно, что этот блистательный анализ взят из незаконченной рукописи «Эстетика Гегеля и современность». С такой же глубиной проанализирована сцена охоты в «Войне и мире» Толстого. Тут прозвучала достаточно неожиданная мысль, что охота в русской культуре была своеобразным аналогом европейского карнавала. В ней тоже все социальные роли менялись местами. И ловчий Данила становился «главнее» своих хозяев. Жаль, что мысль эта, продолжающая идеи Бахтина о европейском карнавале, не получила развития!

В конце хочу вновь обратиться к Пушкину, имя которого очень существенно для книги. В ней помещена глава незавершенной работы о поэте, написанная в 30-х годах («Заметки об оптимизме Пушкина»). Пожалуй, именно Пушкин в русской культуре давал Лифшицу некий образец выхода из необоримых жизненных противоречий. Выхода с поднятым забралом, с сохраненной надеждой на личное счастье и будущее своего народа. Он видит силу позиции Пушкина «в жизненном опыте Алеко и Онегина, в женском достоинстве Татьяны, в тяжелом, но грозном безмолвии народа, в покорности старика из «Сказки о рыбаке и рыбке». Трагические произведения! Но каждое дает, по Лифшицу, высокий образец поведения при неразрешимых противоречиях жизни. Мне кажется, размышления Михаила Лифшица о русской культуре необыкновенно актуальны в наше время. А сам философ тоже дает пример мужественного поведения и сохранения лица в очень непростую эпоху, пришедшуюся на годы его жизни.