Елена Семенова
Чем не личина для поэта? Литография с рисунка Игоря Шелковского. Иллюстрация из книги
Жанр livre d`artiste (фр. – книга художника), в котором творит Виктор Гоппе, изначально задает установку «немного», «не для всех», в рамках коллекции, которая увековечивает имена литераторов для искусства, для истории. Как известно, «книгу художника», которая пришла к нам из Средневековья, где все книги были рукописными, с заглавными расписными буквицами и гравюрами, где буква и слово изначально были неотделимы от визуального образа – в XX веке эстетизировали французские маршаны Амбруаз Воллар, Даниэль Канвейлер, Альберт Скира и другие: именно тогда книга стала инструментом самовыражения художника. В рамках такой эстетизации он мыслился творцом, мастером, формирующим книгу как целостный организм. И одним из основополагающих смыслов был смысл «нерасхожести»: в книгу не только включают (и включают) оригинальные произведения, но и используют для ее создания редкие материалы, применяют необычные техники печати. У Виктора Гоппе свое издательство, где с его работ делают литографии, а текст выполняют с помощью высокой печати с ручного набора. Так что в том числе в силу трудоемкости процесса тиражи ограничены.
Стиль Виктора Гоппе ярок, многослоен, оригинален. Можно сказать, это некое гротесковое символистское осмысление мифа, в котором художник «пляшет» от текстов, от древней и классической литератур, а также от авангарда и концептуализма XX века, от современных авторов. Так, в его творческой «копилке» художественные переосмысления «Слова о полку Игореве», «Евгения Онегина», гоголевского «Носа», повести Алексея Толстого «Детство Никиты», равно как и произведений Велимира Хлебникова, Игоря Холина, Льва Рубинштейна, Аркадия Штыпеля и других. (Кстати, в целом рефлексия на современных авторов в жанре «книга художника» – явление довольно редкое; как замечает Гоппе, художники почему-то не хотят дружить с поэтами и наоборот). В биографии художника читаем: с детства увлекался лепкой и резьбой по дереву. Позднее, получается, страсть перешла на «самодельное» слово. В стиле Гоппе заметен и фольклор – грубоватость и скоморошество лубка, и конструктивизм, и плакатный символизм, переработанный в ироничном концептуальном ключе. Коллажные, выстроенные из многоэтажных смысловых блоков, его иллюстрации иногда предстают фантасмагорией на грани абсурда – абсурда, однако, дирижируемого. Как в «Алисе» Кэрролла.
 |
| Евгений Рейн.
Долгоиграющая. Стихи с литографиями Игоря Шелковского и Виктора Гоппе. – М.: Одинокий лодочник, 2014. – 16 с. |
И вот перед нами новая книга «Долгоиграющая», сделанная по стихам Евгения Рейна. Семь стихотворений 2010 года, по большей части посвященных путешествию в память, отмеченных настроением излета эпохи, распада империи, «печальной чередой обратного, поодиночке, спуска, отмеченного траурной каймой» («Комната Лосева»). Однако выполнение обложки в виде виниловой пластинки – это не банальная дань моде на ретро. Скорее движение по виниловой дорожке – мотив движения по кругу, возвращения на круги своя, именно поэтому она «долгоиграющая». В целом от книги ощущение как от «Писем римскому другу», тем более что Иосиф Бродский зримо и незримо присутствует на страницах – и в литографии Гоппе, где Венеция и Россия соединяются не в пространстве, а в сознании, и в стихотворении «Путем зерна», где упоминаются одеяла, коими Бродский завешивал окна в ленинградской квартире, чтобы не наблюдать действительность, и в шутливом вопросе «А вы боитесь экскаваторов?», который он задавал друзьям и который Виктор сделал смысловым ядром иллюстрации.
Так, страница за страницей можно интуитивно улавливать порхающую взаимосвязь, ощущать, как память жизни, обретенная в символах (старый фотоальбом с мальчиком в матросском костюме; квартира, где «начало жизни стукало в окно, мы были откровенны и размыты»), проигрываемая на пластинке, перетекает в вечность. Образы «трагического элегика», как называл Рейна Бродский, движутся в менуэте с мрачноватой, в малиново-черных цветах феерией Гоппе, где «ахматовские сироты» – Бобышев, Рейн, Найман, Бродский – предстают в виде странной зубастой птицы, мистических полулюдей-полуживотных; с символическим видением комнаты Льва Лосева в Ленинграде: урбанистическое сплетение труб, керосиновая лампа, возле которой словно бы выползшие из подземелья домовые и гномы ведут беседу за уютной трапезой. Не случайно Виктор Гоппе включил в книгу литографии с рисунков Игоря Шелковского. Белый голубь на одной из них – это, по сути, образ поэта, коготок которого увязает в быте («Сбежал ли кофе на своей спирали,/ Остался ли портвеина глоток,/ Затем ли эти вещи нас спирали,/ Чтоб увяз поглубже коготок»), но именно ему, как его библейскому собрату, назначено приносить благую весть людям.
