Футуристы идут на войну

На ситцевой мануфактуре Альберта Гюбнера в Большом Саввинском переулке тоже искали немецких шпионов.   Фото Андрея Мирошкина

100 лет назад, летом 1914 года, Россия вступила в войну против Германии и Австро-Венгрии. Была объявлена мобилизация, начались действия на фронтах. Правительство и пресса развернули пропагандистскую кампанию. А широкие круги общества (от чернорабочих до творческой интеллигенции) охватила антигерманская истерия. Газеты и думские ораторы называли это «неслыханным патриотическим подъемом».

Среди мастеров искусства первыми поднялись на борьбу с немцем авангардисты. В первые дни войны в Москве возникло издательство «Современный лубок», выпускавшее афиши в народном стиле и открытки с патриотическими частушками. С издательством активно сотрудничали Владимир Маяковский, Казимир Малевич, Аристарх Лентулов, Давид Бурлюк. Будущий «поэт революции» со товарищи агитировал за войну, которую вскоре в нашей стране назовут империалистической. Наработки времен «Лубка» пригодятся Маяковскому и после 1917-го: в знаменитых «Окнах РОСТА» он использует образы храброго русского солдата (ставшего теперь сознательным красноармейцем) и пузатого немца-офицера. Зато англичане и французы из союзников превратятся во врагов-интервентов. Что ж, такова марксистская диалектика.

Оружием Маяковского в дни Первой мировой были кисть и карандаш, ведь на фронт его не брали как политически неблагонадежного. Впрочем, в первые месяцы войны добровольцев и без него хватало. Учителя, инженеры, адвокаты, студенты дружно записывались в полки, надевали юнкерские погоны. А на улицы российских городов выплеснулась неуправляемая толпа «патриотов».

Мелькали в ней и знакомые лица. По воспоминаниям современников, Маяковский в августе 1914-го забрался на памятник генералу Скобелеву и читал оттуда антигерманские стихи, а затем возглавил одно из шествий, направлявшихся громить немецкие магазины и предприятия. Шведский литературовед Бенгт Янгфельдт пишет: «Для Маяковского война была не просто полем боя, но и эстетическим вызовом – и шансом. Кроме военных стихотворений осенью 1914 года он написал порядка 10 статей, и в них воспевал войну как чистилище, из которого должен родиться новый человек».

Осенью 1915 года, когда в армии стала ощущаться нехватка личного состава, Маяковского все же призвали. Как бывший студент художественного вуза он служил «по специальности» – чертежником в автомобильной роте, расквартированной в Петрограде. По вечерам после службы Маяковский ходил в литературные салоны, встречался с друзьями, писал поэмы «Война и мир» и «Флейта-позвоночник». Служба в автороте сделала из него убежденного пацифиста.

Где-то на западной границе шли кровопролитные сражения, а литературная жизнь в столицах продолжалась как ни в чем не бывало. Шумным событием стала презентация альманаха «Взял. Барабан футуристов». В него вошли произведения Маяковского, Хлебникова, Крученых и других авторов, навеянные актуальными военными событиями. «Футуризм взял Россию мертвой хваткой», – утверждалось в одной из статей альманаха.

Однако кое-кто из богемных друзей Маяковского все же понюхал пороху на фронте. Участник нашумевших уличных перформансов художник Михаил Ларионов попал в артиллерийскую часть, участвовал в боях, был контужен. Филолог Виктор Шкловский, теоретик и апологет футуризма, служил в дивизионе броневиков, побывал на Галицийском и Персидском фронтах, получил за храбрость Георгиевский крест. Такой же награды удостоились поэт Бенедикт Лившиц и художник Георгий Якулов (последний дослужился до ротного командира). В одной из газет даже появился фельетон о том, что война-де «перевоспитывает» легкомысленных представителей золотой молодежи и авангарда.

А вот будущий боец «левого фронта» Осип Брик, недолго прослужив в тыловой части, затем фактически дезертировал (его, человека обеспеченного, ротный писарь за взятку вымарал из списков).

Уходили на фронт отчаянные скандалисты и заядлые спорщики, литературные хулиганы и мастера эпатажа. Что ж, всякая война – экстремальное событие, и радикалы (от искусства ли, от политики ли) чувствуют себя на ней как рыба в воде. Недаром основатель футуризма итальянец Маринетти называл войну необходимой «гигиенической процедурой» для человечества и «единственным средством, с помощью которого футуризм сможет одержать решающую победу над прошлым».

Увы, война выпустила на волю и демонов ксенофобии. В 1915 году по России прокатилась волна погромов. Досталось немецким коммерсантам и колонистам, австрийским музыкантам, турецкоподданным в Одессе, этническим болгарам в Крыму.

Современные исследователи (в частности, американский историк Эрик Лор) реконструировали топографию московских беспорядков. Началось все на Страстной площади, где находилась «биржа солдаток»: жены и вдовы фронтовиков получали здесь заказы на шитье для нужд армии. Но однажды им объявили: сегодня подрядов не будет, расходитесь. Мгновенно распространился слух, будто бы заработка русских женщин лишили немцы – хозяева текстильных мануфактур и, естественно, шпионы кайзера. Взбудораженная толпа пошла громить фабрики Гюбнера (в Хамовниках), Цинделя (на Дербеневке), Шрадера (на Садовнической набережной). Шоколадный бренд «Эйнем» тоже оказался вражеским: ведь будущую фабрику «Красный Октябрь» основали выходцы из Вюртемберга. Масла в огонь подливали и некоторые русские писатели, публиковавшие статьи об «извечном, непримиримом» противостоянии славянской и германской цивилизаций.

Другие литераторы стали свидетелями антинемецких выступлений в союзных странах. «В это время в Париже свирепствовала эпидемия шпиономании. Германских агентов находили в кафе, в канцеляриях, в детских садах, даже у себя дома, в гардеробе жены… Когда наконец у старика, учителя географии, нашли исчерченную карандашом карту двух полушарий, а у старьевщика на Марше-де-Пюс – подержанный компас немецкого происхождения, подозрительность достигла высшего предела», – писал в романе «Хулио Хуренито» Илья Эренбург. Ему и самому из-за немецкого звучания фамилии в ту пору приходилось несладко. Но вскоре ура-патриотический угар в странах Антанты иссяк – на смену пришли другие лозунги.