«Были мы – помни об этом/ в будущем, верно, лихом! / я – твоим первым поэтом; /ты – моим лучшим стихом». Так когда-то писала Марина Цветаева своей дочери Ариадне. Але, как ее называли.
Считается, что природа отдыхает на детях гениев, но уж к Ариадне Сергеевне Эфрон, цветаевской дочери, это отнести явно невозможно. Художница, блистательный литератор, переводчица, женщина фантастического мужества, сумевшая выдержать годы лагерей и ссылок, она последние годы жизни отдала наследию матери. По капле, сквозь чугун шлюзов советской цензуры, публиковала стихи и прозу Цветаевой. В марте 1973-го случилось чудо и в журнале «Звезда» вышли воспоминания Ариадны Эфрон о матери. Номер нельзя было достать ни за какие деньги, многие были поражены поразительно четким и ясным слогом. Чувствовалось влияние Цветаевой – Ариадна Сергеевна писала более чем конкретно в каждой фразе.
Их отношения послужили основой бесчисленного количества книг, статей и исследований, как самого высокого уровня, так и разного рода псевдонаучных и «околофрейдистских» лирических размышлений о загадке вечного конфликта родителей и детей. Пульсирующие цветаевские строки, посвященные дочери, разбросанные по стихам и письмам, обжигают до сих пор. Но и произведения самой Ариадны Эфрон также поражают масштабами таланта этой удивительной женщины. Многие пишут о несостоявшемся таланте, о том, сколько бы она могла сделать, если бы не «красное колесо» судьбы, раздавившее лагерями и ссылками лучшие годы ее жизни, если б не верность служению матери, которой она отдала все оставшиеся годы свободы.
Книга детства:
Дневники Ариадны Эфрон: 1919–1921. – М.: Русский путь, 2013. – 248 с. |
И сегодня у нас появилась возможность очень многое понять как в становлении дара Ариадны Сергеевны, так и в жизни самой Цветаевой. Только что вышла подготовленная Еленой Коркиной по материалам Российского архива литературы и искусства «Книга детства: Дневники Ариадны Эфрон: 1919–1921». Не знакомого со сложнейшим миром семьи Марины Цветаевой эта книга наверняка более чем удивит.
«Милая Марина! Начинаю писать после сильного порыва кашля. Рядом со мной лежит трехцветный иностранный флаг. Тихо. Шумит уныло водопровод, тихо однообразно качается Ирина, зажмурив глаза. Пришел внезапно старьевщик, и опять начинается безнадежное: «Старье берем». Слышится отдаленный бой в барабаны. Представляю себе Вас, идущую из далекой столовой звонкими шагами. О! Я вспоминаю Казанову».
Это письмо, которое пишет своей матери семилетняя девочка. Причем мать живет с ней в одном доме. И написано оно в октябре 1919-го, в холодной Москве, где часто бывало просто нечего есть… Еще была жива сестра Ира, умершая от голода и не дожившая до трех лет. Марина Ивановна ломала мебель и топила ненасытную «буржуйку». С Ариадной они появлялись всюду: в лавке писателей, на литературных вечерах, в театральных студиях. «Две эти поэтические души, мать и дочь, более похожие на двух сестер, являли из себя трогательное видение полной отрешенности от действительности и вольной жизни среди грез – при таких условиях, при которых другие только стонут, болеют и умирают… В голодные дни Марина, если у ней было шесть картофелин, приносила три мне», – писал Константин Бальмонт, вспоминая, как они приходили к нему в Николопесковский переулок возле Арбата.
В январе 1919 года Марина подарила дочери тетрадку с обязательным условием: каждый день записывать свои впечатления. И та писала. Иногда сама Цветаева что-то дописывала в дневник дочери. Впечатление эти наблюдения ребенка производят ошеломляющее:
«О мои восемь лет! Дождливый день, уныло и однообразно стучит дождь. Я знаю. Я жалею все происходящее. Жалею последний день Старого года, жалею последний день своих старых, истрепанных шесть, семь, восемь лет. О мои старые преданные восемь лет! Завтра скажу: «Где Вы, где восемь лет?» Завтра скажу: «Где не изменившаяся верность целого года?»
Вундеркинд, сказали бы сегодня. Откуда такое море чувств и анализ собственных мыслей? Конечно, от Марины Ивановны, подвергавшей всю жизнь беспощадному суду каждый свой день, каждую строку. Она рассказывает о людях, к которым они ходили, о Бальмонте, Волконском, Сологубе, о Москве эпохи Гражданской, о доме на Борисоглебском, бывшем для нее бездонным сказочным миром. О маме, которую называла исключительно Мариной. И все время как-то, трудно даже подобрать слова, не по-детски обращается к ней:
«Спасибо Вам за то, что Вы позволяете писать прозу. Слава Богу, что Вы можете меня любить…
Мне ничего не нужно. Мне нужна лишь та страна, в которой Вы меня полюбите! Может быть, та минута никогда не настанет, может быть, она уже началась? Я живу лишь для того, чтобы видеть Вашу любовь. Но разве я ее достойна? Я достойна лишь тогда, когда Вы меня любите».
Такое было взрослое детство. Уверен, любого, кто интересуется жизнью и творчеством Цветаевой, одной из самых гениальных женщин, когда-либо рождавшихся на нашей земле, поразят эти детские записи той, которой предстояло также стать одним из символов своего страшного времени, – Ариадны Сергеевны Эфрон.