Правосудие палачей

В Севастополе от красного террора погибли более 10 тысяч человек. Иван Айвазовский. Севастополь. Липецкий областной краеведческий музей

В «Полтаве» у Александра Пушкина есть сцена, когда после победы Петр «в шатре своем… угощает/ Своих вождей, вождей чужих,/ И славных пленников ласкает,/ И за учителей своих/ Заздравный кубок подымает». И это не преувеличение поэта. В исторических и мемуарных источниках приводятся факты великодушия русского императора.

Красный террор на юге России. – М.: Айрис-пресс, 2013. – 544 с

Сборник воспоминаний уцелевших жертв и свидетелей красного террора показывает, что большевики были лишены подобного рыцарского отношения к своим жертвам. Могут возразить, что имел место и белый террор, и как следствие взаимное озлобление. Да, был. Только первичным остается именно террор красный. Коммунисты начали репрессии по отношению к военной, политической, экономической и культурной элите императорской России, тех, кого они называли «социально чуждыми», сразу же после захвата власти. И еще одно важное отличие. Террор большевиков изначально был государственным. Формировался институт подчинения, в котором страх перед репрессиями наряду с монополией власти на продовольствие (тот, кто отказывался служить красным, обрекал себя на голодную смерть) играл главную роль в создании основ управления нового режима. Террор белых имел совершенно иную природу. Это была месть за зверства красных. Да, широко распространенная. Более того, нередко она санкционировалась на достаточно высоком уровне, например, командиров дивизий. Генералы Михаил Дроздовский или Виктор Покровский практиковали массовые расстрелы пленных. Покровскому приписывали фразу: «вид повешенного оживляет ландшафт». Но тем самым они нарушали приказы собственного начальства. Именно о таких деятелях генерал Антон Деникин писал как о творцах «черных страниц истории Добровольческой армии».

Важно иметь в виду, что факты красного террора, представленные в сборнике, касались не просто противников советской власти, а людей, сдавшихся на милость победителя. Вряд ли среди них было много солдат и офицеров, совершивших военные преступления. Такие, опасаясь расплаты, в первую очередь бежали в эмиграцию. Тот же Покровский жил в Болгарии, где был убит местными полицейскими – несдержанность характера проявилась и в изгнании.

Общее число жертв красного террора на Юге России определить сложно. Учет не велся, многие архивы еще не изучены. По мнению составителя сборника Сергея Волкова, можно говорить о том, что лишь в Симферополе и Севастополе погибли более 10 тысяч человек – в каждом из городов. В Киеве и Екатеринославе (нынешний Днепропетровск) – до 5 тысяч. Значительная часть казненных приходится на момент завершения боевых действий. Подлежали расстрелу все офицеры и военные чиновники независимо от места службы, а также солдаты «цветных» полков (алексеевского, дроздовского, корниловского и марковского).

Также книга содержит менее изученный аспект террора – массовые репрессии в Закавказье в 1921–1923 годах, связанные с завоеванием большевиками Армянской и Грузинской республик.

В сборнике представлены воспоминания не только жертв, но и палачей. Страшно и одновременно интересно читать, как кровавая служба ломала в принципе незлых людей. В данном случае речь не идет о садистах типа коменданта харьковской ЧК Степана Саенко, про которого поэт Велимир Хлебников писал: «Из всех яблок он любит только глазные».

В конце трагедии «Гамлет» Горацио произносит монолог: «Но раз уж вы сошлись здесь на крови/ ...То прикажите положить тела/ Пред всеми на виду, и с возвышенья/ Я всенародно расскажу про все/ Случившееся. Расскажу о страшных,/ Кровавых и безжалостных делах,/ Превратностях, убийствах по ошибке,/ Наказанном двуличье и к концу –/ О кознях пред развязкой, погубивших/ Виновников. Вот что имею я/ Поведать вам».

Правда, иногда монолог документа или воспоминания не менее пронзительный и трагичный, чем пьеса великого Шекспира.