На сквозняке истории

Николай Авенариус. Кремнистый путь. 

– М.: Волшебный фонарь, 2012. – 352 с.

Больше четверти века прошло, прежде чем рукопись воспоминаний бывшего вольноопределяющегося Белой армии, русского эмигранта Николая Авенариуса стала книгой. А произошло это благодаря стараниям Георгия Вомпе, увлеченного человека, неравнодушного к драматическим судьбам наших соотечественников. Он не просто прочитал эти воспоминания, извлеченные из пражского архива, а вжился в мир их автора. Подготовил рукопись к печати и прокомментировал ее.

Вот так и появилась книга Николая Авенариуса «Кремнистый путь» – его «записки» о своей большой жизни (родился он в 1897 году, а последняя глава воспоминаний написана им незадолго до смерти, в 1983 году). Жизнь автора книги вместила в себя и неожиданные ситуации, и невероятные повороты прожитых и пережитых событий. Самый насыщенный событиями период его жизни – Первая мировая война, события 1917 года, Гражданская война, эмиграция (этому периоду как раз и посвящена большая часть его воспоминаний).

Студент Московского императорского технического училища (в советские годы – МВТУ), во времена российской смуты он выбрал свой путь и обосновал свой выбор: «Не хотел видеть, как уничтожают все старое, в котором были, конечно, и недостатки, как при каждом режиме, но уничтожать все, что создали отцы, было не чем иным, как варварством, против которого надо было встать». И встал, выполнил свою гражданскую повинность – вступил в Добровольческую, Белую армию и почти полтора года сражался с большевиками.

Книгу Николая Авенариуса на ее презентации издательство представило как мемуары белого солдата. Но это не совсем точно. Да, автор книги – в общем-то рядовой участник Гражданской войны. Но такой, который многое может осмыслить, оценить, понять… В Добровольческой армии он  не рядовой солдат, а вольноопределяющийся, то есть имеющий право на производство в офицеры. Так что недаром он был зачислен в офицерскую роту. Большинство ее составляли студенты. Студентами были и сослуживцы Николая по артиллерийской батарее.

Николай и его товарищи, защитники Перекопа, готовы к боям с красными. Но они не только воины, но еще и студенты, мечтающие окунуться в институтские занятия: «Организуем кружок математики и… будем пополнять знания высшей математики». Мысли и чувства Николая Авенариуса и его соратников по офицерской роте были под стать настроению офицеров из фильма «Чапаев» в знаменитой сцене психической атаки.

Вот сценарий «Чапаева», как бы вбирающий в себя его ожившие кинокадры. В офицерских рядах, идущих в психическую атаку, падают сраженные. «Но ряды немедленно смыкаются, и они идут все тем же учебным шагом. Кажется, что огонь не наносит им ущерб.

Красноармеец в цепи невольно сплюнул.

– Красиво идут!

Сосед сочувственно кивнул головой.

– Интеллигенция!»

Прямо припечатал – с долей презрения, быть может, но и с невольным уважением к ним, белым добровольцам.

Николай Авенариус как раз и был из числа тех, кого чапаевцы называют «Интеллигенция!». Да, студент, интеллигент. Из родовой интеллигентской ветви – из обрусевших немцев, вписавшихся в жизнь России (отец Николая – русский немец, директор химико-фармацевтической фабрики, потомственный русский дворянин, мать – коренная русская москвичка).

Род Авенариусов известен в истории. Начать со знаменитого философа Рихарда Авенариуса, который обосновал философское направление эмпириокритицизма, привлекшего в XX веке внимание ученых-физиков. Но не укладывалась философия Рихарда Авенариуса в жестко материалистическую схему и потому была подвергнута резкой критике Лениным в его работе «Материализм и эмпириокритицизм».

Это, можно сказать, международный резонанс фамилии Авенариус. Но заявила она о себе и в России. В числе российских Авенариусов  и полковой командир в русской армии 1812 года, и ученый-физик, и талантливый инженер, и археолог…

С той стороны Родина кажется лиричнее и выше... Фото Владимира Захарина

Но особо стоит сказать о дяде Николая – писателе Василии Петровиче Авенариусе, чьи повести для детей и юношества о жизни Пушкина, Гоголя, Глинки были рекомендованы для чтения в русской дореволюционной школе. Вот откуда у Николая гены рассказчика, проявляющие себя в его мемуарных зарисовках и свидетельствах о прожитом и пережитом.

История в его записках творится буквально на глазах, передавая нам, читателям, реальное ощущение всего увиденного и пережитого автором. Вот большевистская Москва летом 1918 года: «А жизнь в Москве становилась все более удушливой. Улицы день ото дня – грязней… Запомнилась сценка в трамвае… На площадке, стараясь протиснуться к выходу, скромно одетый человек обращается к напирающему на него солдату:

– Господин, подвиньтесь, пожалуйста!

Солдат хватает его одной рукой за воротник и, тыча ему кулак в нос, кричит:

– Не все здесь господа, есть и порядочные люди, – и отшвыривает от себя несчастного.

Кругом солдаты хохочут, а публика, как бы не видя происходящего, виновато молчит».

А вот Крым поздней осенью 1920 года. Звучит неожиданный приказ: «Я помню его до сих пор, может, лишь в расстановке слов допускаю ошибки:

– Объявить офицерам и солдатам арьергарда, что Симферополь занят красными. Связь с дивизией прервана. Офицеры и солдаты освобождаются от присяги. Пусть каждый выберет: попытаться прорваться к дивизии или сдаться на милость неприятеля. Последнее судно, эвакуирующее армию, отойдет от Севастополя…»

Так оживают давние события истории, приближенные к нам в этой книге. Она становится живым дыханием истории. И воскресают в памяти, может быть, и затасканные, но здесь очень уместные строки Ярослава Смелякова: Острее стало ощущенье /шагов Истории самой.

Охват исторических событий в воспоминаниях Авенариуса чрезвычайно широк: от Первой до Второй мировых войн, от будничных, бытовых деталей до почти панорамных взглядов на происходящее перед глазами, от мозаики впечатлений, проносящихся на экране памяти, до стоп-кадров, выделяющих действующих лиц истории, которые довелось увидеть мемуаристу: Брусилов, Кутепов, Врангель, Махно, знаменитая певица Надежда Плевицкая… И еще  целая вереница знакомых ему, но позабытых нами участников российской междоусобицы.

Автор передает пережитые им драматические и даже трагические подробности и при этом не боится признаться в своих промахах, ошибках, слабостях, когда водоворот событий заставляет его решать: остаться в Крыму или покинуть его с Белой армией? Поначалу страшная усталость, измотанность, чувство голода делают Николая безвольным. Но выручает решительность товарища: вместе с ним попадает он на последний, отходящий от Севастополя пароход.

«Мой план» остаться в Крыму, признается Авенариус, «был глуп. Позднее, узнав, что творилось в Крыму по оставлении его белыми, я понял, чем бы кончился мой план… Бела Кун, который был назначен на ликвидацию остатков белых и их единомышленников, отправил на тот свет в Крыму» тысячи людей. «Попал бы и я в число их…»

Так вместе с Николаем Авенариусом вслушиваемся мы в шаги истории. Но чем больше вслушиваемся, тем явственнее ощущаем: да нет, это уже не шаги, а ветры, вихри, сквозняк истории, стремительной, жестокой…

Особое достоинство этой книги – нравственное осмысление истории. А еще он всегда оставался русским «до мозга костей». И подтверждение тому – его помощь русским пленным, бежавшим из немецких концентрационных лагерей в Словакии в годы Второй мировой войны. И не оставлявшее его желание вернуться на родину.

Авенариусу не раз говорили: «Вы любитель авантюристических переживаний». Как-то не по себе было ему от этих слов. «Нет, это не совсем так, – размышлял он. – Авантюристы имеют всегда на первом месте себя, свои личные выгоды, хотя бы и в далеком будущем. Я их не имел.

Я был легкомысленным, был непоседлив – не любил только плыть по течению, искал чего-то своего, и часто очень неудачно».

И все-таки он сумел выстоять на сквозняке истории.