«Что делать?» и что за это бывает

Н.Г. Чернышевский и М.Л. Михайлов в Забайкалье/ Сост. П. Шепчугов. 

– Владивосток: ИД Дальневост. федерал. ун-та, 2013. – 80 с.

Среди откликнувшихся на юбилей знаменитого романа (см., например, статью Андрея Краснящих «В чем радость-то?» в № 16 «НГ-EL» от 16 мая этого года) Павел Шепчугов выделяется жестким выбором изначальных жанровых, хронологических ограничений и… стоически строгим следованием этим ограничениям. Он рассказывает только о Наказании, о каторжных обстоятельствах автора «Что делать?». Уроженец и патриот Забайкалья, Шепчугов вместе с председателем Приморского отделения Русского географического общества профессором Владивостокского государственного университета Петром Бровко несколько раз проехал (и прошел) «этапами», «крутыми маршрутами» Николая Гавриловича Чернышевского и представил хорошо иллюстрированный, фактурный рассказ о самой… топографии царской каторги. Собственно о…диких степях Забайкалья, где золото… и далее по тексту народной песни.

Я родился, говорит Шепчугов, вырос и долго жил в местах каторги и ссылки. Одно только упоминание о Нерчинской каторге, о Горно-Зерентуйской, Мальцевской, Акатуевской тюрьмах, Карийских, Шахтаминских, Казаковских золотых промыслах и многих иных местах этого края вселяло ужас в жителей Центральной России. С точки зрения обустройства этих мест если что изменилось, так в худшую сторону. Сейчас это не место каторги и ссылки, но отток жителей и отсутствие работы привели к вымиранию сотен сел и деревень…

В Предисловии Шепчугов вспоминает о первых пересечениях его судьбы с романной: в 1972-м на вступительных экзаменах в Иркутский государственный университет имени Жданова его друг «срезался» на четвертом сне Веры Павловны из романа «Что делать?». Сегодня его отношение к автору романа, навеивавшего героиням столь сложные сны, – сочувственное. Но поскольку речь идет и о «друге-подельнике» Чернышевского, поэте Михайлове, в книге пришлось уделить место и той путанице, что была связана с занесением их в революционные святцы.

Революционные демократы возмущались в общем правильно: «Не судом, не за вину отправили Чернышевского на каторгу». Фальшивка полицейского провокатора Костомарова: якобы письмо Герцена Чернышевскому с предложением издавать «Современник» в Лондоне. Но далее сюжет петляет, поэта Михайлова арестовали уже «с поличным»: знаменитой отпечатанной в Лондоне листовкой «Барским крестьянам», которую готовил Чернышевский. Еще большая путаница с «каторжными условиями». В Забайкалье Чернышевский был сразу определен в лазарет и никогда к «каторжным работам» применен не был. Здоровье его и правда «было того-с», но это – 22 месяца в Александровском равелине. Скудные освещение, пища, сырые, плохо проветриваемые камеры: ревматизм и туберкулез – обычный итог для заключенных (у Чернышевского – ревматизм и цинга). И прибыл он на каторгу не обычным этапом, а на почтовых в сопровождении жандармов. Чернышевский и сам впоследствии скажет корреспонденту Daily News:

«Я никогда не был на каторжных работах и не был каторжником ни в каком смысле слова. В официальном органе правительства я был назван каторжником, но это чистая формальность, ничего больше… Эти каторжные работы были для меня, так же как и для многих русских и польских политических ссыльных, в среду которых меня бросила судьба, чисто номинальными, существовали на бумаге, но не в действительности».

Итого в Петропавловке, в равелине – болезнь, но и (написан) роман «Что делать?». А в Забайкалье – «восстановительный курорт», но и роман «Пролог». Который даже в апогее советского периода не решались включать в канон, ибо он-то и был подлинной каторгой (для читателя), по присущим ему качествам. Впрочем, это я отвлекся, Павел Шепчугов, этих итогов не касается, перебирая «чернышевские места»:

Кадая. Кадаинское полиметаллическое месторождение открыто в 1757 году оберштейгером Базановым. В том же году построена тюрьма. Каторжники в кандалах приковывались цепями к тачке. Именно сюда приехала жена Ольга Сократовна с сыном, но свидание было испорчено неотступным присутствием жандармов.

Александровский завод. Основан в 1792 году на реке Газимур при впадении в нее речки Талман. Завод перерабатывал руду Газимуро-Воскресенского серебро-свинцового месторождения, открытого в 1778 году в окрестностях Базановской заимки. Дом, где «отбывал» Чернышевский после революции: Райсельпо Алек-Заводского райпотребсоюза, потом стал Дом-музей, сохранился прекрасно, словно вступив в спор с книгами своего сидельца.

Уцелел и стол, за которым был начат «Пролог», канувший, как роман, но оставшийся как зарубка на стене узилища…

Открываешь, и за страницей биографической книжки, как за крышкой музыкальной шкатулки, встает один из красивейших русских мотивов:

– Бра-а-дяга, судьбу пра-аклина-а-я,

Та-ащился с сумой на плечах.

Вопреки песне, в забайкальских горах не «мыли золото» (это немного севернее). Зато здесь добывали, плавили первое серебро – до забайкальского все русские монеты были из заграничного металла. А потом здесь и появился тот большой поклонник алюминия, см. тот самый «сон Веры Павловны» («любите будущее, оно прекрасно… все будет из алюминия»)...

Ну, может, и не все, но, правда, многое. В том числе и… ложки в столовых у зэков… которые, в свою очередь, добывают сегодня в Забайкалье уж не серебро, а иной металл, открытый учеными как раз накануне выхода романа «Что делать?» и названный тогда уранием.

А вот фасон оправы очков, замечаешь, глядя на портреты забайкальцев Чернышевского и некоторых нынешних, изменился – ну совсем чуть. А сума на плечах («сидор»), от которой по-прежнему не зарекайся, – может, и вовсе та же. А что делать – удачная модель.

* * *

Немного об авторе. В 2010 году, когда я собирался на Дальний Восток, Валентин Распутин рассказал мне об удивительном подвижнике, собравшем библиотеку за 80 тыс. томов. Павел Шепчугов когда-то работал в Забайкальской милиции, потом председателем поднятого «с колен» колхоза. Теперь живет в Находке (город, крайняя юго-восточная точка России), адвокат, писатель. Что все гонорары (адвокатские) вкладывает в книги – это легко заметить и по его дому: спальня, кухня и пять больших комнат – сплошь стеллажи до потолка, протискиваться надо боком.

87 тыс. книг, говорю, это ж настоящая библиотека!

Так это и будет библиотека, отвечает Павел Иванович. И делится со мной жизненным планом: пристроить еще пару залов, открыть отдельный вход с улицы и учредить бесплатную библиотеку. А потом (имелось в виду то «потом», что у нас произносится с легким заведением глаз) – оставить ее городу Находке. Но и это не весь сюжет. Когда я сказал, что мне нужны книги об экономической роли пушнины в освоении Дальнего Востока, Павел Шепчугов минуты две листал свои тетради, потом вышел и вернулся в том числе с книгой Каверзнева 1930 года издания – попадание в точку. И далее в течение нескольких дней я убедился: уж его-то книги – это не четыре-пять тонн бумаги и картона. Он читает сам, перечитывает, дает почитать всем пожелавшим, систематизирует свои каталоги.

Слава о шепчуговском собрании летит по Дальнему Востоку, случалось, пожилые люди, уходившие из жизни без наследников или опасавшиеся, что «сразу же после…» их скромные библиотечки окажутся в мусорном баке, просили через знакомых Павла Иваныча – подъехать, просмотреть: «…может, что и сгодится». Да что пенсионеры! В юном, 1950 года рождения, городе Находке случилось уже умереть и целому заводу: Приморскому судоремонтному. Выкупившие его для своих целей новые хозяева жизни очищали помещения, и заводская библиотека оказалась на свалке. Знавшие Павла ветераны позвонили, и он за несколько рейсов на своем джипе вывез уже подмокшие томики…