Дмитрий Равинский
Евгений Белодубровский. Сага о пальто: Эссе.
– Свиньин и сыновья, 2012. – 156 с.
Секрет этой удивительной книги – в ее жанре. Сам автор определил этот жанр как «пальчуганская автобиография». Белодубровский рассказывает о 13 пальто, которые он носил в разные периоды своей жизни, и заодно о своей жизни, о жизни многих других, о Ленинграде, о блокаде, о Публичной библиотеке, о забытых поэтах и многом-многом другом. Есть хороший, всегда работающий литературный прием – связать несколько новелл запоминающимся предметным атрибутом. Сразу вспоминаются «Тринадцать трубок» Эренбурга, «Чемодан» Довлатова и т.д. Но особенность этой книги как раз в том, что пальто здесь не просто атрибут, пальто последовательно проживаются, знаменуя разные этапы жизни автора. «Сага о пальто» – рассказ о жизни человека, родившегося в Ленинграде в апреле 1941 года и соответственно испытавшего блокаду, надсадные послевоенные годы, юность 50-х и т.д. Невозможно пересказать – нужно цитировать этот извилистый, пульсирующий рассказ.
Белодубровский обладает особого рода памятью – памятью на детали. Вот как он пишет об открытии персональной выставки Натана Альтмана 14 апреля 1969 года: «Это было гениально… Не помню ни ленточек, ни всяких там слов, ни даже большинства картин. Помню только его самого: в бежевом полосатом костюме, широких брюках, с огромной, во всю ширь, разлапой красной бабочкой в золотисто-желтую крапинку, голубую, с белым воротом рубашку, шикарные запонки, и в руках – тонкая трость (может быть, это был стек?)… Хорошо помню и прическу Натана Альтмана: пробор, шустрая, седая с прожилками густая шевелюра, со спадающими по обе стороны открытого лба махровыми, отливающими (да простится мне этот пафос!) серебром локонами».
И это важно: не рассказ «как я встречался с известными людьми», не рассуждения об исторических событиях, но другое: схваченный, запомненный кожей zeitgeist. Не удержусь вновь от цитирования. «А вот живых иностранцев я увидел чуть раньше. Первый раз – это целый в четыре-пять ровных рядов оркестр английских моряков, играющих свой гимн прямо на газоне «Сашкиного сада» по правую руку Петра Великого. У них были миниатюрные трубы и валторны с флажками, на голове – береты с помпонами, на ногах – белые с кисточками гамаши, зеленые рейтузы и крепкие башмаки. И на шее – серебряные свистки, чем-то похожие на наши заварные чайники… Офицер-дирижер отбивал такт огромной булавой. На нем была роскошная фуражка с кокардой и мундир, перетянутый широкой красной лентой с кучей орденов и всякого металла. То был 1956 год…» Жизнь города за несколько десятилетий воспринята и запечатлена особым, «кожным» зрением. Автору присуще качество, возможно, самое главное для мемуариста: ощущение таинственности мира. Каждый день жизни полон открытий. Это и забытое нынче удовольствие перебирать карточки огромного библиотечного каталога, предвкушая знакомство со всеми забытыми, но достойными знакомства писателями. Это и детская игра в прятки – но уж так наиграться, чтобы заснуть в укромном месте и чтобы тебя искали всей квартирой. А подростковое писательство, когда пишешь вирши на уроке, прикрывая рукавом от соседа, а потом дома старательно переписываешь набело и декламируешь перед зеркалом, представляя толпу у радиоприемников... Как интересно, как вкусно жить!
 Город остался, а ленинградцы изменились. Фото Евгения Никитина |
Запоминаются, пробуются на вкус слова: «солдатское слово земеля», «мальчиковое – слово послевоенное, ленинградское», забытые ныне слова «чудачка», «жироприказ», «квартальный», «жиличка» и т.д.
«Сага о пальто» населена множеством людей. Немало и знаменитых, как «строгий, стройный петербуржец» Михаил Лозинский или тот же Натан Альтман, но большинство люди незнаменитые: светловолосая финская молочница Рая, книжник Коля Рукавицын, управдом Виктор Карлович Вайхт и оставшийся безымянным продавец в отделе старой книги Дома книги, «не просто продавец книг, а ленинградский интеллигент, что называется, «высшей пробы», который с совершенным (и я бы сказал, благодарным) неравнодушием откликался на каждую просьбу о книге или на каждый вопрос об авторе».
Важная особенность «Саги», крайне редкая для мемуаров, – почти все упомянутые в ней вспоминаются с уважением, очень часто переходящим в восхищение. Разумеется, это свойство характера мемуариста. Восхищение перед жизнью, упоение ее затейливым многообразием излучаются с каждой из 154 страниц. Но, пожалуй, есть здесь и нечто другое. Книга Белодубровского – дань памяти уходящему миру, миру Ленинграда 50-х – 70-х, миру «Сайгона» и Публички, танцев в «Бонче» и Книжной лавки писателей, кафе «Экспресс» и Библиотеки имени Блока. Обжитой, уютный город, населенный ленинградцами – разными, но в чем-то главном удивительно схожими между собой. Конечно же, «Сага о пальто» – это и дань памяти этой замечательной породе (в старом, хорошем смысле) людей. То, что произошло в последние два десятилетия, можно сравнить с описанным Тыняновым переходом после Декабрьского восстания, когда «время вдруг переломилось». «На очень холодной площади в декабре месяце тысяча восемьсот двадцать пятого года перестали существовать люди двадцатых годов с их прыгающей походкой». И дальше: «Они узнавали друг друга потом в толпе тридцатых годов, люди двадцатых, – у них был такой «масонский знак», взгляд такой и особенно усмешка, которой другие уже не понимали. Усмешка была почти детская. Кругом они слышали другие слова, они всеми силами бились над таким словом, как «камер-юнкер» или «аренда», и тоже их не понимали». Именно поэтому хотелось бы выделить особо одного из тех, кто упомянут в книге. Роман Исаакович Цветов – честнейший и порядочнейший, сохранивший себя в советские годы, оболганный и раздавленный в наступившие новые времена. Пусть «Сага о пальто» будет памятником и ему.
