Андрей Мартынов
Дмитрий Олейников. Николай I.
– М.: Молодая гвардия, 2012. – 352 с.
Подводя итог первым 25 годам его правления, современники писали о нем так: «Когда же вспомним о всем, что сделано или начато в его царствование, как не отдать справедливость пользе, принесенной им земле русской в эту четверть века? При нем ни одна война не начата для завоеваний <…> При нем и под его покровительством сколько полезных ученых изысканий в России <…> Шоссе начаты или назначены по всем краям России; железные дороги им начаты против мнений всех министров, флот им поднят, судоходство поощряемо…»
Сам же император Николай I говорил проще: «Солдату после 25-летней службы полагается отставка».
Новая книга московского историка Дмитрия Олейникова не только детально восстанавливает биографию монарха, но и развенчивает множество устойчивых ложных стереотипов о государе, значительная часть которых возникла даже не в советское время, а в среде враждебной Николаю общественности и в эмигрантских кругах. Ученый опровергает мифы об «ужасном» и «всевластном» Третьем отделении, созданном при царе. Первоначально в обязанности этой «политической политики» помимо борьбы с революционными настроениями входили противодействие шпионажу, работа с заграничной агентурой, контроль над деятельностью религиозных сект, а также борьба с фальшивомонетчиками и контрабандистами, помещение детей на казенный счет в учебные заведения и ряд других социальных функций.
Да и злосчастная Крымская война («мрачная тень» на царствовании императора, по мнению историка Николая Греча) была никак не очередной агрессией зарвавшегося «жандарма Европы», как именовали царя советские историки, но стремлением избежать того, что впоследствии в политологии назовут «югославским вариантом» – неконтролируемого распада Турции, влекущего межнациональные войны (а точнее, резню). Олейников обращает внимание, что события 1878–1918 годов проходили по сценарию, которого больше всего и опасался русский император. Да и условия мира, продиктованные Антантой Турции в 1920 году (Севрский договор), расчленяли страну куда более жестоко, чем это предлагал Николай I…
Вина, а точнее, беда императора заключалась в его романтическом взгляде на мир, «романтическом рыцарстве», как это называет Олейников. Он не понимал, что страны в середине XIX века руководствуются конкретными политическими и экономическими интересами, «реальной политикой» (по слову канцлера Отто Бисмарка), а не идеалистическими спекуляциями, основанными на нравственном начале.
Опровергает Олейников и стойкий миф о «реакционности» Николая I, которая будто бы мешала ему отменить крепостное право, и множество других позднейших мифов, связанных с жестокостью и «недальновидностью» русского государя. Понятно при этом, что Николай I не был идеален во многих областях своей деятельности. Вмешательство в политику Пруссии и Австрии нивелировали весь капитал, нажитый помощью в подавлении мятежей в этих странах в 1848–1849 годах. Столь опрометчивые действия вернулись бумерангом во время Крымской войны, когда император лишился потенциальных союзников. Не все было в порядке и во внутренней политике…
К сожалению, местами книга вызывает недоумение. Начинается она с пространных рассуждений и подробных пересказов слухов о незаконнорожденности будущего императора. К чему эта желтизна в действительно серьезной работе? Да, Николай Павлович не был похож внешне на своего отца Павла Петровича – что в итоге и породило слухи. Но ген, отвечающий за наследственность (доминантный ген), как правило, проявляется по материнской, а не отцовской линии. То есть ребенок имеет больше шансов быть похожим на родственников со стороны матери. Так что удивительнее не то, что Николай не был похож на папу, а то, что его братья и сестры имели характерный курносый павловский профиль. Что, конечно, ни в коей мере не говорит об их незаконнорожденности.
