Эля Белова
Сергей Чупринин. Признательные показания. Тринадцать портретов, девять пейзажей и два автопортрета.
– М.: Время, 2012. – 416 с. – («Диалог»).
Главный редактор «Знамени» Сергей Чупринин известен не только как вдумчивый, обстоятельный (и не слишком оптимистично настроенный) критик современной литературы, но и как составитель чрезвычайно полезных классификаций писателей, раз и навсегда проясняющих место прозаика, критика или поэта в текущей литературе. Однако новая его книга совсем не об этом. Не о том, где печатаются, какие премии получают и в каких журналах работают представители современной словесности – но о том, чем живут и что любят, что это за люди такие – писатели; и о том, с каким отношением – любовным, заинтересованным или «сердитым» – подходит к ним, к этим писателям, автор статей.
«На вопрос, что же самое важное за шестьдесят с лишним лет узнал я о жизни, я обычно отвечаю: то, что люди – очень разные. И писатели тоже», – предупреждает Чупринин в своем предисловии, заведомо опровергая популярный нынче «текстовый», «внеавторский» подход к произведению и настаивая на необходимости увидеть текст как «одно из проявлений суверенной и неповторимой личности автора», как «производное от обстоятельств времени и места». После такого введения нас уже не удивят ни внимательные экскурсы в «труды и дни» полузабытого Николая Успенского, ни пристальные размышления над обильным творческим наследием Петра Боборыкина, ни отзывчивость к «зодчему речи» Андрею Вознесенскому, которого Чупринин то и дело «отстаивает» у современных критиков и писателей, забывших о том невиданном эмоциональном накале шестидесятничества, которым до конца лет так и жил автор «Озы» и «Дамы треф»… Академическая сухость уступает место заинтересованности, отстраненная критика – личному отношению: «Жизнь была чудовищно немилосердна к Марку Щеглову. с детства лупила по нему прямой наводкой. Двух лет от роду он заболел туберкулезом позвоночника, мыкался по больницам, санаториям, клиникам; учился большей частью заочно; боролся с самой отчаянною нуждою, подрабатывая то ретушером в фотоателье, то рисовальщиком в художественных артелях; с великими трудами, превозмогши сопротивление бюрократов, пробился на очное отделение филологического факультета МГУ...» Это – о Марке Щеглове, рано умершем критике и восходящей (так и не взошедшей!) звезде, надежде критики шестидесятых. А вот – казалось бы, о столь далеком от «литературного сегодня» Николае Гумилеве:
«Для него словно бы не существовало несбыточное. Ему – так, во всяком случае, кажется – в принципе была неведома не переступаемая обычно простыми смертными грань между мечтой и ее претворением в жизнь, намереньем и поступком, сладкой романтической грезой и явью».
Впрочем, в «Признательных показаниях» есть место и классификациям («Газетный писатель», «Провинциал», «Зодчий речи»), и острые выпады в сторону современных писателей, подрастерявших свежесть чувств и являющихся в мастерской родной речи не мастерами, а «жалкими копиистами», и даже анализ политической ситуации, вдруг оказавшейся столь тесно связанной с литературой. Все в них есть, а главное – диагноз времени, нашему «новому» (захватившему и Серебряный) веку, которому снова требуются от писателей пусть и признательные, но – показания.
