Елена Семенова
Сергей Марков. Блудницы и диктаторы Габриеля Гарсия Маркеса. Неофициальная биография писателя.
– М.: Вече, 2012. – 480 с.: ил.
Не раз доводилось читать основательные жизнеописания из серии «ЖЗЛ», интересные для узкого круга исследователей, пишущих диссертации и получающих ученые степени. В этом, конечно, нет ничего плохого. Биограф, подобно ботанику, должен на коленях ползать с лупой по сантиметрам дорог, исхоженных классиком. Однако, погружаясь в исследуемые им святая святых генеалогического древа, понимаешь, что никогда не запомнишь все эти имена, склоки и связи – да оно, в общем-то, и не нужно. Гораздо интереснее, если книга есть «книга», а не «биография» (слово, высушенное, как «анкета»), и написана не въедливо, а скорее смахивает на художественный роман. Безусловно, для этого необходим не только дар компилятора и любовь к персонажу, но и значительная толика воображения, позволяющая представить в пестрых красках его бытие. Книгу журналиста-международника, писателя и драматурга Сергея Маркова (в списке его работ книги «Михаил Ульянов», «Гостиничный роман», «Метрополь» как зеркало русского человека») о Габриеле Гарсия Маркесе, вышедшую к 85-летию писателя, скорее всего можно отнести ко второму типу. Думается, такой подход близок и герою книги, известия о коем, к сожалению, на сегодня грустны. BBC News этим летом со ссылкой на брата писателя сообщило, что у Маркеса проблемы с памятью.
Но вернемся к книге. В ней важно даже не то, что, по рассказам Маркова, он встречался и беседовал с «латиноамериканским пророком» (хотя этот факт и пересказы диалогов с латиноамериканской коммунисткой-феминисткой Минервой Мирабаль добавляет немало красок). Важно то, что в его переводах вышли романы «Палая листва», «Проклятое время» и ранее не публиковавшиеся в России мемуары «Жить, чтобы рассказывать о жизни»; то, что он чувствует писателя изнутри, находя в его книгах созвучные себе тоны. Что он может зримо представить нам маленького Габо, за ручку идущего с дедушкой Николасом по улицам городка Арактаки (который позже хотели переименовать в Макондо). Что он «живьем» показывает его в монастырских классах мужского лицея в Сипакире, который сравнивали с лицеем в Царском Селе (там Габо написал первый рассказ после посещения немолодой проститутки), или в Барранкилье в борделе «У черной Эуфемии», где Маркес имел обыкновение проживать. Неплохо. За фанерными перегородками раздавались страстные вздохи, стоны и постельные разговоры шлюх с клиентами, проститутка Мария бесплатно гладила и стирала ему рубашки, Офелия перепечатывала рукописи. Он за это с ними дружил, писал письма, пел романсы и валленато.
Сергей Марков извиняется перед читателем за акцентирование темы многочисленных сексуальных связей как деда Маркеса, так и его самого и, более того, за обсуждение инцеста, тема которого в романе «Сто лет одиночества» «стала альфой и омегой вырождающегося рода Буэндиа». Кстати, на родине Маркеса к этому относятся проще, не замешивая туда теорию рока. «У нас в Латинской Америке не считается таким уж кровосмешением секс тети с племянником или дяди с племянницей, – говорила мне Минерва Таварес Мирабаль <…>. Сюжет жизненный, что называется. Мою подругу любимый дядюшка, старший брат ее матери, благополучно лишил невинности, и потом они жили как муж и жена, ничего зазорного в этом никто не видел». О сексе, блудницах (которые вынесены на первое место в названии) в книге немало. Немало красочных моментов вроде совращения подростка Габо в борделе «Ла Ора» по протекции отца («Там она молча его раздела, обнажила свои массивные смуглые груди с большими черными сосками и положила на них дрожащие руки мальчика – никогда в жизни Габо не видел голую женскую грудь так близко, тем более к ней не прикасался»). Просто без этой темы, пронизывающей творчество Маркеса (один из последних романов – «Вспоминая моих грустных шлюх»), образ был бы неполным. И как-то в процессе повествования само собой получается, что читателя, как через море, проносит сквозь остроту плотских желаний, страсти, любви и бросает на «скалы» – темы семьи, рода, одиночества, смерти – также ключевые в романах колумбийца.
 По улицам европейских столиц – к магическому городу Макондо. Эдуард Гартнер. Улица попугаев. Берлин, Старая Национальная галерея |
Возвратимся к стилю: безусловно, ощутимо движение спокойного биографического Гольфстрима, который в определенный момент овладевает автором и сам несет по распутьям и разветвлениям истории. Но книга Маркова хороша тем, что через энное количество строк, вольно или невольно, он устраивает «выпадения» из ритма. Как будто ты идешь по картинной галерее, проскальзывая взглядом по ряду знакомых картин, и вдруг какая-нибудь висящая в дальнем углу засасывает и привораживает на долгое время. В таких «выпадениях» автор «Блудниц и диктаторов» уже не биограф, он художник, сценарист, формирующий крепкие, живые мизансцены. Не поверим, что сам Маркес или кто-то из знакомых мог ярко передать Маркову подробности интимной жизни: просто автор, повинуясь вживанию в образ персонажа, чувствует, как это могло быть. Таких сцен немало. Габо влюбляется в учительницу Росу Фергюссон и трепещет, когда она прижимает его к своей груди, благоухающей ароматами лаванды и гуайявы, Габриель в кабаке с группой литераторов-хохмачей шлепает по заду официантку, Габриель невероятным образом встречается в Боготе с еще никому не известным Фиделем Кастро – и оба становятся великими, Маркес бродит по заснеженному Парижу, разглядывая химеры на Нотр-Даме. Поднимаешь глаза, плывешь через океан огней Рима и Женевы и видишь, как постепенно из сцен-осколков, статей, правок в романах, дружб и любовей, сомнений и разочарований загадочно, как при проявке фото, проступают фрагменты и детали невероятной магической прозы Маркеса.
