Счет 1:1

Герман Садулаев. Прыжок волка: Очерки политической истории Чечни от Хазарского каганата до наших дней.
– М.: Альпина нон-фикшн, 2012. – 254 с.

Герман Садулаев – автор нескольких книг прозы, яркий публицист, неравнодушный гражданин. А еще он чеченец. Чеченец только по отцу, что, кроме всего прочего, ставится ему в упрек националистическими кругами внутри политической элиты региона.

Не буду напоминать о набившем оскомину высказывании главы республики в эфире одного из федеральных каналов, когда он отказал Садулаеву не только в праве называться чеченцем, но и мужчиной и, бери выше, даже человеком. Черт, не хотел напоминать, но, кажется, напомнил.

Затем в публичный клинч с Садулаевым вступил главный официозный правозащитник республики по фамилии Нухажиев, написавший большую заметку под заголовком «Кофейные видения «чеченского» писателя из Петербурга» и заявивший, что для него «Садулаев больше не существует» и при встрече, как принято в таких случаях, руки он писателю не подаст.

«Маленький человек, полунищий, больной, автор с более чем скромным и умеренным дарованием, не могу я никого ни спасти, ни погубить. Слухи о моей героической борьбе сильно преувеличены. У меня нет платформ, позиций и идеалов. Я просто живу» – так напишет Садулаев из холодной, плохо отапливаемой комнатки дешевого отеля в Берлине. А недруги – надо полагать, расправив плечи, пошли дальше. Система в их лице, казалось, вполне благополучно перемолола человека. Но так казалось только со стороны.

«Прыжок волка» – новая книга Садулаева, название которой, согласитесь, позволяет интерпретации. Не роман, не повесть, не рассказ, не эссе, а «вольные заметки об истории государства и права в Чечне», как их называет сам автор.

«Я понял, – со свойственной ему иронией пишет Садулаев, – что бесполезно объяснять читателю про идею, структуру, композицию романа и прочую технико-литературную чушь» и, осознав это, стал автором «прямого высказывания», каковым, по его словам, и является эта книга.

Ясно, что Герман, не будучи специалистом, сильно рискует, ступая на нетвердую, а порой и вовсе уходящую из-под ног почву истории, пусть даже это история лишь отдельно взятого региона. И если в художественном романе «Таблетка» вставки, скажем, про Хазарию могли быть оценены лишь по литературно-вкусовой шкале, то здесь за каждым словом автора читатель вправе требовать научно доказуемых обоснований. Поясню, о чем речь.

В академических кругах при чтении научных трудов, к которым относят и книги по истории, принято смотреть на корпус ссылок – а именно, на каких источниках и научной литературе основаны те или иные утверждения автора. Если ссылок нет или их неприлично мало, то исследование считается непрофессиональным, если не сказать дилетантским. Об этом, думаю, в первую очередь заговорят и профессиональные историки, и личные враги Садулаева. Нет, небольшой список литературы, конечно, есть – 12 книг, среди которых на отдельных позициях и сборники сказок, и фольклора, и исторические романы. Если верить автору, это малая часть из той литературы, которая была им использована или просто прочитана и рекомендуется для более глубокого изучения темы.

Впрочем, возможно, предвидя подобные претензии, Садулаев, кажется, намеренно расставляет «подушки безопасности» в нужных местах. Прежде всего в своем вступительном слове автор объявляет, что, если у кого-то есть «собственное непогрешимое мнение относительно предмета спора, то ему стоит потрудиться изложить его в виде трактата или хотя бы статьи, обосновав как положено». Другое важное замечание в том, что очерки эти «не являются строгими научными трудами – скорее это свободная эссеистика».

С научного труда – серьезный спрос, со свободной же эссеистики, согласитесь, спроса поменьше – каждый волен писать эссе или заметки о чем угодно и как угодно, а если будешь замечен в трансляции недостоверного факта, то всегда можно возразить: «А я так вижу!»

В тексте «Прыжка волка» Садулаев, отталкиваясь от общепринятого года образования Хазарского каганата и дрейфуя по волнам прошлого, пересекает собственно сам Хазарский каганат, переходя от раннефеодального государства Алании, распавшегося в результате нашествия Орды, к Кабарде, доминировавшей на Северном Кавказе, по тексту книги, примерно с XV до XVIII века. Затем переходит от биографии Шейха Мансура – святого, как говорят, проповедника, поднявшего восстание против Российской империи, установившей к тому времени протекторат над Кавказом, к биографиям «чеченского Ганди» Кунта-Хаджи Кишиева и более известных в широких кругах генерала Ермолова и имама Шамиля. Шестая и седьмая части, совсем небольшие по объему, освещают историю данной территории в составе СССР и Российской Федерации соответственно.

Чем острее рельеф, тем древнее история... Фото Алисы Ганиевой

Одной из самых любопытных идей в книге является довольно убедительное, на мой взгляд, объяснение «необычности» чеченцев, народа, где, по общему мнению, едва ли не каждый сам себе и волк, и генерал. Уличенных в симпатии к этому варианту ответа на вопрос, почему у чеченцев так долго не было своей государственности, автор довольно остроумно обвиняет в симптоме «особого мировоззрения, являющегося следствием патологического суверенитета головного мозга и параноидального психокомплекса сепаратизма». Для раскрытия темы приводится и отдельная заметка об Умалате Лаудаеве – чеченце, с детства воспитывавшемся в Петербурге, «первом чеченце, пишущем на русском языке». «Чеченское племя» – так назывался его труд, вышедший в 1872 году. В этой книге Лаудаев, по словам Садулаева, предложил смотреть на чеченцев как на обычный народ, похожий на любой другой народ Российской империи и вообще земли. «Они не из камня и не из железа. Сердца и глаза у них не волчьи» – так Герман интерпретирует идею книги своего предшественника и потом задается вопросом о том, кто же это все придумал.

И сам же отвечает, что придумал это не кто-нибудь, а русские, как это ни удивительно, интеллигенты, офицеры, поэты и писатели. Именно они, на взгляд Садулаева, внедрили в общественное сознание миф о «свободолюбивом» горском народе, который «скорее погибнет, нежели предаст свободу». И объясняет их поступок, отголоски которого заметны и в наше время, тем, что в духоте царизма ей, этой самой творческой интеллигенции, и военным хотелось видеть перед собой и показывать другим пример безнадежной, но благородной борьбы за свободу. Что же, звучит убедительно.

Последние эссе, куда нетерпеливый читатель наверняка заглянет в первую очередь, дабы понять оценку Садулаева текущей политической ситуации в регионе, оказались совсем короткими. Похоже, что автор, учитывая менталитет некоторых своих особо пытливых читателей, пишет, что «для взвешенной исторической оценки современности необходима временная дистанция и переход к какому-то иному этапу», а если и критикует, то осторожно, не рубя с плеча – «в политической и информационной сфере царит единообразие».

Любопытная особенность книги и язык автора, начисто лишенный штампов научного стиля, который с присущим ему метафоризмом и отчасти сарказмом называет Хазарию, к примеру, «барыгой» и «коммерсантом без крыши» или пишущий, что «аланы и прочие «благородные» воины в то время таскали прачеченцев, как лисы цыплят из курятника».

Садулаев поступил и умно, и мудро, расширив до книги публиковавшиеся некоторое время назад в журнале «Однако» статьи о политической истории Чечни. Этим текстом он показал масштабы своей личности и интеллектуального, если хотите, уровня. Как будто походя окинул он взором без малого полтора тысячелетия истории этой территории и буквально на пальцах объяснил, как все пришло к тому, к чему пришло. По прочтении «Прыжка волка» становится ясно, что чеченское общество и чеченский народ шли к своему теперешнему безусловному подъему и расцвету не одну сотню лет, а сам процесс этот не столько связан с отдельными личностями, с конкретными именами и фамилиями, сколько со своим внутренним генезисом. Но Садулаев одергивает и тех, кто забылся: расцвет не может длиться вечно, а движение к собственной государственности всегда быть поступательным – когда-нибудь придется и откатиться назад, если не исчезнуть вовсе. Не зря ведь приводятся примеры взлетов и падений Хазарии, Алании и Кабарды. Другое дело – какие выводы из всего этого сделать.

В заключение Садулаев ставит вопрос о том, что же все-таки получила Россия, на протяжении веков боровшаяся сперва за право присоединения, а потом и комфортного сосуществования с входящим в ее состав чеченским государством, но вопрос этот остается повисшим в воздухе.

Ясно, что для вдумчивого оппонирования тезисам Садулаева потребуются серьезная подготовка и необходимость изложить свои возражения в виде хотя бы статьи. С другой стороны, не совсем понятны и мотивы автора, потрудившегося написать этот текст.

Похоже, что Садулаев, удовлетворив и свои собственные исследовательские интересы, протянул руку в сторону своих, как это принято называть, соплеменников.

Пожмут ли они ее в ответ – надеюсь, узнаем в скором времени, ведь следующий ход за ними.

Если же они не станут жать протянутую руку, то вряд ли смогут и всерьез что-нибудь противопоставить его выверенному волчьему прыжку.

Счет 1:1.