Распад имиджа

Николай Гульбинский. От «нерушимого единства» к «Единой России»: 1989–2011 годы.
– М.: Маросейка, 2012. – 712 с.

Надо признать, что как политик Николай Гульбинский не вполне реализовался. Он это понимает и в предисловии во всем винит свой взбалмошный характер, описанный, по его мнению, Козьмой Прутковым: «что имеем – не храним, потерявши плачем».

Это, конечно, не вся правда. Любые недостатки терпимы при условии личной преданности. Но ни один влиятельный политик не подпустит слишком близко человека проницательного, наблюдательного, имеющего убеждения (чего стоит восхищение Троцким) да еще с навыками мемуариста. Такая «осечка» могла произойти всего один раз – когда накануне путча 1991 года Гульбинский стал пресс-секретарем вице-президента России Александра Руцкого.

Наверное, сыграла свою роль и полная противоположность характеров. Вот как Гульбинский характеризует бывшего шефа: «Он был мастером сопереживания и самовнушения при полном отсутствии рефлексии, привычки к анализу и умственной работе». Избыток перечисленных качеств даже более губителен для политической карьеры, чем их отсутствие. После ухода из секретариата Руцкого Гульбинскому, возможно, следовало полностью завязать с политикой...

Впрочем, и во взлете Руцкого основную роль сыграл случай. Как пишет Гульбинский, окружению Ельцина он показался типажно, психофиогномически подходящим для должности вице-президента: высокий, стройный, подтянутый, отлично одевающийся.

Для всех, кроме ближайшего окружения, Руцкой долгое время оставался «черным ящиком». Он воспринимался как реальная альтернатива Ельцину. Сегодня можно заключить, что это были фигуры соразмерные по самодурству и разрушительному потенциалу. Впрочем, Руцкой так и остался бы для многих человеком-легендой, если бы не кадровая мудрость Ельцина. При всех чудовищных недостатках Ельцин имел одну замечательную черту – не мешал своим противникам заниматься политическим самоубийством. Ельцин мог запросто «пожертвовать» тем или иным регионом, чтобы оппонент продемонстрировал себя во всей красе. В итоге Руцкой запомнился не как потенциальный спаситель России, а как один из самых бездарных губернаторов ельцинской эпохи.

А ведь для большинства граждан России итог курского эксперимента был неочевиден. Даже для Гульбинского. Послушаем: «Руцкой, как это ни парадоксально, вполне способен превратить Курскую область в «оазис процветания» на фоне всеобщего бедствия. За счет чего? И в России, и на Западе определенно существуют влиятельные силы, заинтересованные в приходе Руцкого к власти. По каким-то причинам эти силы полагают, что президент Руцкой будет для них фигурой подконтрольной, управляемой. Эти силы вполне в состоянии «инвестировать» (вполне возможно, через подставные фигуры типа Бориса Бернштейна) ресурсы, необходимые для относительного благополучия Курской области» (с. 204).

Этот абсурдный прогноз – результат так называемой «дилеммы эксперта»: для повышения экспертизы желательно близкое знакомство с людьми, принимающими ключевые решения, но чем ближе знакомство, тем сильнее проявляются личные симпатии и антипатии, и качество экспертизы падает.

Ельцину искали альтернативу, а он нашел ее сам... Фото Михаила Бойко

Гульбинский рисует Руцкого как человека тщеславного, безграмотного, несправедливого, импульсивного, склонного все неудачи объяснять происками врагов. Однако «теоретически Руцкой мог бы с большой вероятностью стать президентом после Ельцина. Если бы, сидя при Ельцине, изучал «механику» государственных дел, ни во что особенно не вмешиваясь, критикуя иногда «по-отечески» министров, «забывающих о нуждах простого человека». И на следующих выборах ему не было бы альтернативы». Кому-то этот урок пошел впрок. Сколько таких «отсиживающихся» при нынешнем президенте?

Интересно, что как только повествование удаляется от фигуры Руцкого, анализ становится более беспристрастным, прогнозы точнее, глубже, но… какие-то флюиды исчезают. Все-таки эмоции великая сила, и хорошо, что Гульбинский как политолог им не чужд. Там, где они звучат глуше, отсутствуют или упрятаны, Гульбинский превращается в одного из сонма стерильных политологов и публицистов, выделяясь разве что прозрачностью языка и широтой кругозора.