Смыслы абсурда

Федор Гиренок. Антропология воображаемого.
– М.: Академический Проект, 2012. – 237 с. – (Философские технологии: hinc et nunc).

Появление философствующего человека в современном мире – редкость. Язык философии чрезвычайно сложен и, что существеннее, не обязателен для современной личности, далеко не каждый теперь способен беспрепятственно прочесть целиком «Критику чистого разума» или «Мир как воля и представление». Посреди этого отгороженного от философской мысли мира возникает крайне симптоматичное исследование Федора Гиренка «Абсурд и речь. Антропология воображаемого».

Две грани предмета (в самом широком смысле этого слова) – символическое и воображаемое – схлестываются внутри эфемерного «я», неизбежно сталкиваясь с реальным, которое, в свою очередь, является их постоянной противоположностью и постоянно им противодействует. Таково существование человека: запутавшийся в дуальностях и амбивалентных силах, разрывающих его изнутри, доводящих его до нервного срыва, он сталкивается в итоге с абсурдом. Нонсенс, бессмыслица – финальная точка любого рассуждения о мире (макромире всего сущего и микромире отдельного живого существа).

«Полнота всякого существования человека, – пишет Гиренок, – завершается бессмыслицей. Невозможностью дальнейшего существования. В пространстве нонсенса человека меняет кожу. Его действия отделяются от понимания, открывая эффективность движения в пространстве непонимания». Человек – вечный аутист, а животные – вечные реалисты, поскольку, в то время как животные воспринимают мир вне воображаемого, то есть именно таким, какой он есть в реальности, человек вынужден выбирать между воображаемым и реальным, отдавая предпочтение первому. В этом кардинальное отличие человека от животного – в наличии воображаемого и в его преобладании (даже пренебрежении) над логичным миропорядком.

И главная его задача – самоидентификация. Фото Александра Курбатова

Столкновение воображаемого с реальным порождает нонсенс, абсурд, пространство, внутри которого нет смысла. Однако речь вовсе не об отсутствии всякого смысла, имеется в виду отсутствие определяющего смысла, основного в каждом отдельном случае. Именно так, то есть с точки зрения исследователя, следует понимать нонсенс: «Нонсенс – это бессмыслица. Но это не антоним смысла. Если бы это был антоним смысла, тогда бы в нем отсутствовал всякий смысл. А в нем смысл есть. В нонсенсе нет главного смысла, определяющего. Поэтому нонсенс – это бессмыслица с точки зрения определяющего смысла. На самом деле он состоит из множества доопределяющихся смыслов того, что не может быть определено». Нонсенс движет всем сущим, любое суждение в своем развитии оканчивается абсурдом, который вопреки расхожему мнению содержит некое сообщение, облаченное в смысл.

Вслед за десемантизацией пространства следует десемантизация самого слова, которое, будучи исконным шифром, знаком вещи, само по себе очищенное от предмета, не несет, по сути, никакого смысла (определяющего, поскольку мы имеем дело с абсурдом).

Так, слово «стул» и непосредственно предмет, носящий это имя, связаны между собой человеческим воображением. Если поменять слова местами и назвать стул, скажем, окном или шкафом, в реальном порядке ничего не изменится. Несмотря на наши языковые перестановки, стул по-прежнему будет стоять на четырех ножках и предназначаться для сидения.

«Я думаю, что формула «человек-в-мире» – забавное заблуждение европейской философии… – пишет Гиренок. – Так вот, мир не имеет к человеку никакого отношения. Человек существует вопреки реальности. Приближаясь к первосмыслу человеческого, нужно подвергнуть редукции реальность, расплавить предметность мира, натуральность его референтов. Что же тогда останется? Ничего и одновременно все. А именно: самость без «я», сознание без знания, аутизм беспредметной мысли, симулякры, воображаемое, антиязык».

Речь заменяется жестом, многозначительность которого универсальнее передает сущность симулякра.

Человек вовлечен в глубь иллюзорно-галлюцинаторного пространства, и главная его задача – самоидентификация, самоименование. «Самоименование позволяет «я» предоставить себя «уже-пониманию» воображаемого, заполняющего пустоты символического порядка «я». Что позволяет «я» иметь собственный язык, говорить своей речью».