Драма "русских мальчиков"

Владимир Варшавский. Незамеченное поколение.
– М.: Русский путь, 2011. – 544 с.

«Вам, из другого поколения», – писал Александр Твардовский, начиная свою впоследствии запрещенную поэму «По праву памяти». Вряд ли он знал о существовании другой книги, написанной русским писателем-эмигрантом, который также бился над неразрешимыми русскими вопросами – как и для чего жить. И попытался в своей книге понять и дать оценку его поколения, поколения русских мальчиков, знавших свою страну только в детстве и сохранивших ее на других берегах.

Когда эта книга вышла в свет в 1956 году в Нью-Йорке, то она вызвала не то что полемику, а настоящую бурю. Порядком увядшая после Второй мировой войны интеллектуальная русская эмиграция кинулась в решительный бой, защищая и оспаривая положения «Незамеченного поколения» Владимира Варшавского.

«Это первое и до сих пор единственное исследование об идейных и духовных движениях среди «эмигрантских сыновей», родившихся в России, но еще почти детьми очутившихся в изгнании», – писал автор, представляя свою работу в издательство. «Не ждите от меня перечня достижений на чужой почве. Я задался другой целью: попытаться понять судьбу тех эмигрантских молодых людей, которые жили на чужбине мечтанием служить русской идее», – предварял Варшавский свое детище.

Он знал, о чем писал. Недоучившийся юрист, сын правоведа, впоследствии арестованного в Праге органами НКВД и сгинувшего в лагере, участник скаутских отрядов в Константинополе, герой Сопротивления, награжденный высшим боевым орденом Франции – Военным крестом с Серебряной звездой, Владимир Сергеевич пережил многое. И нищету изгнания, и гитлеровские концлагеря, и потерю близких, замученных гестаповцами. Для него, долгие годы работавшего на радиостанции «Свобода» и на дух не переносившего любой тоталитаризм, Родина, а ее это поколение «русских мальчиков» всегда носило в себе, была закрыта напрочь.

Перед читателями возникла широкая панорама эмигрантских кружков литературных и политических объединений. В книге можно было прочесть о младороссах, о тех, кого сначала привлекла идея фашизма, но потом привело в ужас ее воплощение. Варшавский писал о кружке Ильи Фондаминского, эсера, духовного публициста и историка, принявшего православие незадолго до казни в немецком концлагере, о матери Марии, ангеле-хранителе сотен русских больных и нищих в Париже, шагнувшей в газовую камеру вместо еврейской женщины с ребенком. Много размышлял об идеях свободы у Бердяева и других властителей дум интеллектуальной русской молодежи, жившей за пределами своей страны. Вспоминал своего друга Бориса Вильде, также замученного фашистами, нарисовал широкое полотно легендарного парижского русского Монпарнаса, «королевства» одиночества и нищеты молодых русских поэтов в Париже. Варшавский, правовед по образованию, умевший писать ярко и доходчиво, не стеснялся перегружать свой рассказ цитатами, чтобы ни у кого не возникло сомнений в достоверности мнения автора.

Его оценки и вызвали такое яростное обсуждение. Потому что он затронул, вольно или невольно, самую сердцевину «проклятых вопросов» русской эмиграции. Зачем и для чего прошла жизнь.

После 1956 года Варшавский готовил переиздание «Незамеченного поколения», однако довести дело до публикации так и не успел. Рукопись последнего варианта книги вместе с архивом мужа передала в Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына вдова писателя Татьяна Георгиевна Варшавская. Результатом чего и стал выход этого замечательного труда в последней авторской редакции.

Составители книги, можно сказать, уже «классики» – исследователи литературы эмиграции Мария Васильева и Олег Коростелев не просто подготовили рукопись к печати, снабдив обстоятельными комментариями. В издание включена та яростная полемика, которая царила на страницах эмигрантской прессы вокруг обид старшего поколения эмиграции и осмысления итога его деятельности. Причем в книгу вошли не только опубликованные статьи, но и письма, сохранившиеся в архиве Варшавского. Среди них, к примеру, послание Вадима Андреева, человека удивительной порядочности, всю жизнь сохранявшего веру в «социализм с человеческим лицом». Вот что он писал: «Мы были поколением без будущего – и знали это. Мы жили и работали в безвоздушном пространстве. Мы были абсолютно никому не нужны. Отцы рассуждали об ответственности за революцию, мы этой ответственности не ощущали. Младшие братья и сестры становились французами, американцами, чехами – мы этого сделать не хотели. Вот в этом не хотели и лежит вся сущность трагедии нашего поколения┘ В писавших на русском языке больше всего и бескорыстнее отразилась наша русскость, они не могли жить и работать вне русского наследства».