Эпицентр урагана

Карл Шлёгель. Террор и мечта. Москва 1937/ Пер. с нем. В.А.Брун-Цехового.
– М.: РОССПЭН, 2011. – 742 с. (История сталинизма).

Мироощущение зависит от точки зрения. Перенаселенная коммунальная московская квартира с ее очередями в туалет и ванную и склоками соседей представлялась чудом цивилизации с отоплением, газом, электричеством и водой обитателям бараков, где вместе с крысами и вшами в вони керосина и немытых тел обитали в жуткой тесноте люди, поочередно пользовавшиеся нарами и узкими кроватями без белья. Но и барак был вожделенной мечтой тех, кто ютился в землянках или шахтах метро. А еще страшнее была жизнь заключенных, строивших у ворот столицы канал Москва–Волга. Их высаживали в чистом поле и заставляли работать в воде, болоте или при почти тридцатиградусном морозе, выдавая 200 г каши, 200 г макарон, 100 г растительного масла на человека в месяц, и требовали выполнения норм выработки┘

В своей новой книге немецкий историк и писатель Карл Шлёгель рассматривает огромный комплекс тем, выбирая их субъективно, но не произвольно, а следуя сталинской логике создания нового мира, центром которого был великолепный город, долженствовавший превратиться в символ воплощенной мечты.

На месте безжалостно снесенной старины появились ярко освещенные по ночам широкие улицы, высотные дома, великолепные мосты, оттенившие красоту Москвы-реки, потрясавшая воображение роскошь метро, огромный Парк имени Горького, множество театров, Красная площадь и Мавзолей Ленина, на трибуне которого стояли руководители страны и боготворимый вождь, смотревшие на многочасовые демонстрации и парады физкультурников. В этой новой Москве работали огромные заводы, летчики совершали беспосадочные полеты а Америку, звучали джаз Утесова и песни Дунаевского, а в многочисленных кинотеатрах зрители не только наслаждались блистательными игровыми фильмами «Цирк» или «Волга-Волга», но и проникались канонической и прочной картиной миропонимания, о чем бы ни шла речь – об Александре Невском или Ленине в Октябре.

Автор объясняет, как воспринималась Москва 1937 года не привилегированными потомками, а современниками, выбора не имевшими. Он показывает механизм созидания тоталитаризма: «Раздувание урагана, в котором критику более нельзя было отличить от доносительства, объединяло сообщество против фиктивного общего врага и в то же время разрушало все самостоятельные структуры, которые могли бы противиться безграничному произволу». Развязанный сверху террор во имя великой цели был с готовностью подхвачен и использован множеством структур и граждан для решения своих проблем.

Расстрелянные государственными террористическими организациями на полигоне в Бутове или «Коммунарке» – верующие и атеисты, подростки и старцы, священники и партработники, крестьяне и рабочие, безграмотные и академики, русские и нерусские, иностранцы и «бывшие», инвалиды и странники – лишь часть жертв всесильного полицейского государства. Шлёгель убедительно доказывает, что бесспорные достижения страны в сталинскую эпоху были сделаны не благодаря, а вопреки самоубийственной политике власти в войне против собственного народа.

За окном – террор, а в коммуналках – теснота и одиночество... Константин Пынеев. Обед. Одинокие. 1904. Харьковский художественный музей

Именно тогда, в 1937–1938 годах, к власти пришло поколение тех, кто формировал облик СССР во второй половине ХХ века и для кого сталинизм (в словотворчестве Сталина «марксизм-ленинизм») оставался идеологией Советского государства до его крушения. Сталинизм и его мифы все еще не стали историей. Вот почему и сегодня осознание московских событий 1937 года необходимо. В предисловии Шлёгель отметил: «Этот процесс еще далек от завершения, и он найдет свой счастливый конец лишь в том случае, если Лубянка – символ безграничного презрения к человеку, символ власти убийц в центре Москвы – однажды, в не столь уж далекий день, будет превращена в музей и место поминовения».