Юрий Мамлеев
Из эмиграции Россия еще прекрасней...
Фото Михаила Бойко
Аркадий Ваксберг, Ренэ Герра. Семь дней в марте.
– СПб.: Русская культура, 2010. – 492 с.
Книга Аркадия Ваксберга и Ренэ Герра посвящена эмигрантам, представителям русской культуры, писателям, поэтам, художникам, композиторам и т.д. Ее ценность, на мой взгляд, состоит в том, что книга написана в форме живой беседы двух свидетелей бытия наших изгнанников. Эти беседы в течение семи дней в марте, в Ницце, воссоздают такую яркую, непосредственную картину жизни этих людей, что читатель невольно становится чуть ли не соучастником этих далеких событий.
Аркадий Ваксберг – прозаик, драматург, эссеист, юрист. Им написано более 40 книг в разных жанрах. Ренэ Герра – это имя знает каждый, кто интересуется русской культурой за рубежом. Французский славист, литературовед, коллекционер, собравший уникальную коллекцию картин прославленных русских художников-эмигрантов, Ренэ Герра хорошо знал все особенности русской эмигрантской жизни во Франции.
Главная идея, которую проводит Герра в этой книге, – это идея реванша русской эмигрантской культуры. Он напоминает, например, что еще в 1924 году советская печать, отмечая конференцию русских писателей-эмигрантов, проходившую во Франции, писала об этом событии как о «маскараде мертвецов». Реваншем Герра называет тот расцвет интереса к эмигрантской литературе в России, который обозначился начиная с 90-х годов XX столетия. И это неудивительно, ведь на чужбине оказались такие знаковые писатели и поэты, как Бунин, Ремизов, Набоков, Цветаева, Мережковский, Гиппиус, Газданов, Поплавский, Георгий Иванов, Ходасевич, Бальмонт, да и сам Горький там побывал.
Кроме того, авторы книги признают, что и советская литература 20–30-х годов сохраняла высокий уровень, достаточно назвать такие великие имена, как Булгаков, Платонов, Заболоцкий. Однако и Булгаков, и Платонов лучшие свои произведения не смогли опубликовать при жизни. Советская литература, во всей полноте своей ментальности проявилась уже в послевоенные годы, и авторы «Семи дней в марте» сожалеют, что многие, весьма одаренные из них, сейчас уже забыты.
В книге подчеркивается тот парадокс, что уезжали люди, несомненно и страстно любившие свою родину, но отсутствие свободы, и прежде всего свободы творчества, не давало возможности жить и писать при том режиме. Деспотизм этих запретов в советском искусстве был, конечно, связан с тем, что партийное руководство рассматривало искусство и литературу как важнейшее средство по формированию нового человека, человека социалистической эпохи, поэтому подавлялось все, что, по мнению партии, мешало такому формированию.
Другая главнейшая линия этой книги – это конкретные воспоминания, характеристики тех или иных персонажей русской эмиграции во Франции.
И в то же время Герра подчеркивает, что 1930-е годы были действительно годами расцвета эмигрантской культуры в Париже: клубы, чтения, собрания писателей, газеты, издательства, журналы были многочисленны и интересны. Совершенно другая жизнь – после войны. В связи с Великой Победой в Отечественной войне у многих эмигрантов появилась надежда на смягчение режима и на возвращение на родину. Однако эти надежды оказались весьма сомнительными.
Не обходят авторы своим вниманием и такого авангардиста из разряда так называемых «проклятых» поэтов, как Борис Поплавский, который, как считает Аркадий Ваксберг, входит в первую десятку русских поэтов XX века.
Авторы касаются и такой больной темы, как судьба Марины Цветаевой. Любопытно, что в книге великолепно описана последняя встреча Маяковского и Цветаевой в Париже в 1929 году и вообще характер их отношений. Вопреки позиции большинства русских эмигрантов, которые, естественно, негативно относились к Маяковскому, Цветаева высоко ценила его и писала о том внутреннем конфликте между Маяковским-поэтом и Маяковским-гражданином, который верил – по крайней мере хотел верить – в социалистическое преображение России. И было что-то удивительное и даже символическое в этой антиномичности, когда поэт белой гвардии и белой идеи (Цветаева) находит взаимопонимание с певцом мировой революции.
Хочу отметить огромную роль Ренэ Герра в собирании и хранении рукописей, документов, картин, альбомов, связанных с русской культурой за рубежом. Интерес к России возник у Герра еще в детстве, когда он мальчиком встретился с русской женщиной из первой эмиграции, которая, почувствовав интерес Ренэ ко всему русскому, ввела его в этот мир. И это стало знаковым событием в его жизни, и впоследствии, уже будучи студентом, Герра вошел в круг русских писателей-эмигрантов, и его воображение потрясли эти люди, так не похожие на тех, среди которых он жил.
Для Герра это были люди как бы из иного мира. Они, одинокие и забытые как на родине, так и на чужбине, неизменно привлекали его своим духом и мировоззрением. Он проводил много времени за беседами с Борисом Зайцевым, патриархом эмиграции, и другими писателями и художниками.
 Из эмиграции Россия еще прекрасней... Фото Михаила Бойко |
Но когда Ренэ Герра стал профессором университета и стал писать об искусстве русской эмиграции, официальная западная славистика не приняла эту тематику, считая, что необходимо изучать только советскую литературу. Герра получил отпор и на Западе, и, конечно, в СССР. И только после перестройки, когда культура русской эмиграции вернулась в Россию, к ней пробудился интерес и в западной славистике.
