Тифозных в тыл не отправляли

Неизвестный Раевский/ Сост. и коммент. О.И.Карпухина.
– М.: Русский Раритет, 2010. – 574 с.

Конечно, фамилию Раевский даже во времена СССР запретить было непросто. Невзирая на всю борьбу с проклятым дворянством, имя генерала Раевского и двух его сыновей было слишком связано с подвигами 1812 года и с именем Пушкина. Однако хватало и других представителей славного рода, людей более чем достойных, о которых мы долго ничего не знали.

Но Николай Алексеевич Раевский выпадает из этого ряда. Своей судьбой он словно соединил две разорванные половины русской истории ХХ века – той, что была на территории СССР, и России эмигрантской, зарубежной. А основным делом его жизни стал Пушкин. Сын судебного следователя, выпускник Михайловского артиллерийского училища, Раевский еще почти мальчиком надел погоны сначала императорской, а потом Белой армии. Его командиры отмечали фантастическую, какую-то ледяную храбрость молодого офицера.

Он сумел выжить и оказался в Праге, где во время знаменитой «русской акции» президента Масарика тысячам эмигрантов из бывшей империи представилась возможность получить образование и работу.

Пытливый, необычайно любознательный и трудолюбивый, Николай Алексеевич закончил естественный факультет Карлова университета и одновременно трехгодичную литературную секцию Французского института. За отличные успехи слушатель Раевский получил премию для поездки в Париж. Там, в столице Франции, он побывал в русских библиотеках и архивах и «заболел» Пушкиным навсегда. Еще он пробовал себя в литературе, писал воспоминания. У Раевского была необыкновенно цепкая, зрячая память, и он торопился оставить на бумаге все, что ему довелось пережить в окопах.

Однако уже горела Европа, Чехословакия в 1939 году была оккупирована. Раевский был арестован и долгое время провел в тюрьме гестапо. А после войны его уже арестовал НКВД, и вся дальнейшая жизнь будущего блистательного пушкиниста оказалась связанной с Казахстаном. Там он вышел из заключения, там работал, там и появилась в середине 60-х его книга «Если заговорят портреты» – исследование о Пушкине, о родных и друзьях поэта, сделанное на основе изучения архивов словацкого замка Бродзяны. Именно в этих местах жила сестра Натальи Николаевны Пушкиной-Ланской Александра, в замужестве Фризенгоф.

Книга в момент стала необыкновенно популярной. Забытый, старомодный русский язык, блестящая манера повествования, прекрасное знание реалий дворянской культуры – все это обеспечило известность и уважение ведущих историков литературы и пушкинистов. Писательский дебют в 70 лет оказался для Раевского фантастически удачным. Через несколько лет последовали новые книги, в том числе «Друг Пушкина Павел Войнович Нащокин», роман о древнегреческом стихотворце Феокрите «Последняя любовь поэта». А в начале перестройки страна увидела Раевского – по Центральному телевидению прошли две большие передачи о писателе. Состоялись они благодаря неустанной работе социолога, исследователя и общественного деятеля Олега Ивановича Карпухина. Именно он в те не самые простые годы убедил телевизионное руководство, насколько важно запечатлеть Раевского и познакомить телезрителей с этим замечательным человеком, таким благородным в каждом жесте и каждом слове.

Давно уже нет на этом свете Николая Алексеевича, а возвращение его наследия продолжается. И совсем недавно увидела свет книга «Неизвестный Раевский», также подготовленная Карпухиным. По материалам, найденным им в архивах России и Праги. Здесь нет Раевского-пушкиниста, тут представлены воспоминания белого офицера. О гражданской войне и жизни в первые годы после ухода из Крыма. Все написано очень четко, зряче, с ясной характеристикой чувств и дум:

«Темная, давящая злоба, которая появилась в дни развала фронта, росла и крепла. Один вид серых шинелей вызывал слепую болезненную ненависть. Стыдно было чувствовать себя русским. Стыдно было сознавать, что в твоих жилах течет та же кровь и ты говоришь на том же языке, что и те, которые братались с врагом, бросили фронт и разбежались по домам, грабя и разрушая все на своем пути».

«Тифозных в тыл не отправляли. Жалко было – лазареты в станицах – почти верная смерть. Еще страшнее, если оставят где-нибудь на вокзале. Там живые вперемежку с трупами. Некому будет и воды принести.

Заболевали один за другим. Об одном просили командира батареи – только не в госпиталь. Так и лежали в хатах на берегу замерзшего Дона. Правая сторона красная, левая – наша. Когда бой посильнее, тифозных на подводы и в степь. Вечером – домой».

«Вчера лагерь с большим подъемом встретил русский Новый год. Была тихая, теплая ночь – весенняя или зимняя – не знаю, как назвать ее. Ярко светят звезды, по всей долине горят костры. И, то замолкая, то усиливаясь, несется «ура». Трещат выстрелы. Дежурные беспомощно носятся по линейкам, а пули свистят, точно на фронте, но летят, правда, в небо».

Первая цитата – из очерка Раевского «Тысяча девятьсот восемнадцатый год». Вторая взята из его, естественно, автобиографической повести «Добровольцы», а последняя – из «Дневника галлиполийца». Все эти произведения и вошли в большой том «Неизвестный Раевский».