Герои вчерашних дней

Арсений Замостьянов. Русская героика. Очерки из истории литературы.
– М.: Переправа, НИИ школьных технологий, 2010. – 236 с.

«Русская героика» Арсения Замостьянова – книга оптимистичная, несмотря на то что повествует о явлении, стремительно теряющем связь с жизнью и уходящем в область исторического мифа. В наше время искренний патриотизм – редкость, индивидуализм – жизненная философия. СМИ навязывают нам своих «героев», героизм же становится чем-то эфемерным. В ногу с социальными процессами идет и литература. Героика военного подвига, просвещения, труда не интересна, пожалуй, ни читателю, ни автору. И, кажется, что-то подобное уже было. «Патриотическая героика сделалась уделом патентованных ретроградов и унылых газетных графоманов» – так Замостьянов описывает ситуацию в России последней четверти XIX века.

Но вернемся к истокам. Почва, на которой произрастает литературная героика, – это фольклор. Как справедливо отмечает автор, русские былины и исторические песни «являют одну из полнейших галерей героев в нашей поэзии». Образы русских богатырей вдохновляли не одно поколение поэтов, живучим оказался и сам жанр былины. В связи с этим интересно упоминание о находке советской пропаганды 1930–1950-х годов – новинах, героями которых становились современные политические деятели. Сейчас такие «реанимированные» былины – «Сказание о Ленине», «Чапай», «Слава Сталину будет вечная» – вызывают разве что улыбку, и все же они подчеркивают цельность русской героической парадигмы. Этот мотив вообще характерен для Замостьянова: «государственническая героика едина во все времена». Действительно, так ли велик разрыв между литературной героикой XVIII века, воспевающей подвиги Суворова, и героикой советского периода, представленной, например, военной лирикой Твардовского, если главенствующей для них является идея духовного величия человека, совершающего подвиг во славу родины?

Богатыри – не вы! Михаил Врубель. Богатырь. 1898. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

XVIII столетию, поистине золотому веку русской героики, посвящена самая обширная часть исследования. Грандиозные государственные преобразования повлекли за собой появление новой литературы, главной задачей которой было формирование идеологии. Поэты XVIII века пропагандировали государственную политику в самых разных сферах, идеологически обосновывали войны с Оттоманской Портой и Швецией, Польшей и Францией, но главное, «истово занимались поисками идеала, образцового человека, примерного деятеля». Ключевым здесь, пожалуй, является слово «истово» – перед нами не казенный патриотизм, а искреннее движение души, которое в наше время кажется чем-то фантастическим. Важная задача, стоявшая перед поэтами XVIII века, – создание культа царствующих особ. Показателен в этом отношении пример Ломоносова, чьими стараниями утвердился культ Петра Великого. В ломоносовских одах Петр – не просто выдающийся военный деятель, но и царь-труженик, покоритель природы. И снова параллели с веком ХХ – «подобные черты были присущи и советской героике, воспевавшей строителей Беломорканала и Днепрогэса, Канала имени Москвы, – пишет Замостьянов. – Ломоносов, гениальный сын века энциклопедистов, умел видеть героизм в победе над природой, в утверждении человеческого гения и могущества, в пафосе всепобеждающего труда».

Описывая литературную героику XIX века, Замостьянов касается поэзии Тютчева, гражданской лирики Некрасова, охранительного направления в поэзии, представленного Майковым┘

Новый виток в истории героики – 1917 год, когда попытка отринуть прошлое привела к крушению прежних идеалов и формированию новой революционной героики. Впрочем, очень скоро оскорбление народных героев стало расцениваться как антисоветизм – происходит возвращение на круги своя, становление героики, контрастирующей как с потребительской философией западных «правых», так и с нигилистическим анархизмом европейских «левых».

Обзор истории литературной героики обрывается на послевоенных годах, после которых – холодное молчание дегероизированного времени. То ли нет художников, способных своим авторитетом утвердить значимость героики, то ли победивший эгоцентризм делает ее неким атавизмом. Как бы то ни было, современность ничего не может предложить в отношении героизации прошлого и настоящего. И тем сиротливее выглядит раздел «Героика в школьной программе», завершающий книгу. Впрочем, мысль о том, что исчезнувшая из литературного процесса героика находит приют хотя бы в школьных учебниках, вселяет надежду, что когда-нибудь эта пустота будет преодолена.