Алиса Ганиева
Узрел глубины и ушел в глубины. Памятник Ф.М.Достоевскому в Москве.
С сайта wikipedia. org
Карен Ашотович Степанян (р. 1952) – литературовед, критик, доктор филологических наук. Вице-президент Российского общества Достоевского. Главный редактор альманаха «Достоевский и мировая культура» (с 1993-го). Заведующий отделом критики журнала «Знамя». Автор книг «Достоевский и язычество» (1992), «Сознать и сказать»: «реализм в высшем смысле» как творческий метод Достоевского» (2005) и более 150 статей в книгах, сборниках и периодических изданиях. Вскоре в Санкт-Петербурге выходит его новая книга «Явление и диалог в романах Ф.М.Достоевского».
– Карен Ашотович, создается впечатление, что в последние полтора-два десятилетия из всех отраслей отечественного «классического» литературоведения именно достоевсковедение развивается наиболее активно. Если это так, чем вы это объясняете?
– Это правда и связано с несколькими обстоятельствами. Достоевистика (я предпочитаю именно так называть нашу отрасль науки) на протяжении последних полутора веков накопила богатейший опыт. Критики последней четверти XIX века начали осмысливать произведения Достоевского на уровне важнейших социальных, религиозных и метафизических вопросов, поставленных им. Мыслители Серебряного века осознали, что создания Достоевского следует рассматривать в контексте глобальных проблем мировой философии и культуры и многое сделали в этом направлении; однако недостаток их исследований заключался в том, что в силу уникальности художественного метода Достоевского они воспринимали высказывания его героев-идеологов как разделяемые самим автором. В советское время изучение подлинного содержания произведений Достоевского было по понятным причинам весьма затруднено. Но это компенсировалось достижениями в исследовании его поэтики: работы Михаила Бахтина, Бориса Успенского, Бориса Кормана, Аркадия Долинина, Якова Зунделовича, Валерия Кирпотина и многих других. Сейчас появилась возможность синтеза всех направлений исследования творчества великого русского писателя (социологического, философского, метафизического, поэтологического), что только и дает ключ к подлинному его пониманию. И появилось целое поколение замечательных ученых, моих коллег Татьяны Касаткиной, Анастасии Гачевой, Бориса Тихомирова, Игоря Волгина, Людмилы Сараскиной, Владимира Захарова, которым оказалось по силам взяться за решение этой задачи. Продолжают активно работать наши учителя – Сергей Бочаров, Валентина Ветловская, Нина Буданова, Борис Егоров, Гурий Щенников. Только за неполное последнее десятилетие вышли коллективные труды «Роман Ф.М.Достоевского «Идиот»: современное состояние изучения» (2001), «Достоевский: дополнения к комментарию» (2005), «Роман Ф.М.Достоевского «Братья Карамазовы»: современное состояние изучения» (2007), двухтомник «Достоевский и ХХ век» (2007) (все под редакцией Татьяны Касаткиной и в рамках работы возглавляемой ею Комиссии по изучению творчества Достоевского при ИМЛИ имени А.М.Горького РАН) – здесь в статьях ведущих отечественных и зарубежных ученых переосмыслены многие устоявшиеся стереотипы в изучении Достоевского, значительно расширен взгляд на его творчество, исследованы его связи с выдающимися деятелями мировой культуры. Почти все названные мною выше коллеги опубликовали и собственные интереснейшие монографии. Ежегодно в мае в Старой Руссе и в ноябре в Санкт-Петербурге проходят Международные Достоевские чтения, с каждым годом собирающие все больше исследователей.
– А как обстоит дело с изучением творчества Достоевского в остальном мире?
– Десятки, сотни исследований пишутся и издаются ежегодно в США, Великобритании, Германии, других европейских государствах, Японии. Когда несколько лет назад мы с Игорем Волгиным и Василием Толмачевым из МГУ были приглашены в Бразилию, то были поражены тем интересом, который существует к Достоевскому в этой стране.
Международное общество Достоевского каждые три года проводит свои симпозиумы в разных городах мира, куда собираются десятки ученых из разных стран, от Мексики до Новой Зеландии. В 2000 году был организован внеочередной симпозиум в Токио: «XXI век глазами Достоевского: перспективы человечества».
– Чем же обусловлена такая востребованность Достоевского именно в наше время?
– Достоевский осознал и показал нам те глубины человеческой природы, которые мы до него увидеть не могли или не хотели, – немыслимую и неожиданную для гуманистического сознания бездну зла, в которую может погрузиться человек, если будет жить для себя, для торжества собственного эго – тогда позабывший о Боге ум человеческий «может дойти до удивительных результатов». «Зло таится в человечестве глубже, чем предполагают лекаря-социалисты, – писал Достоевский, – ни в каком устройстве общества не избегнете зла». И вправду: как показывает наш опыт, «капитализм», «социализм», «демократия» – все это только слова, маскирующие одно и то же: лицемерие, торжество сильного над слабым, обогащение одних за счет других, несправедливость. Но если бы Достоевский показал только это – он не был бы гением и пророком. Но он показал и другое: человек в любой момент своей жизни способен возвратить себе свое первоначальное совершенство, осознав в себе образ Божий, через раскаяние и любовь обрести рай и в собственной душе, и в мироздании. «Жизнь есть рай, – говорит брат старца Зосимы Маркел, – и все мы в раю, да мы не хотим знать того».
– Но многие понимают Достоевского совсем не так. Я говорю сейчас даже не о «жестоком таланте», предшественнике Ницше, любимом авторе фрейдистов, психоаналитиков, экзистенциалистов. Я говорю о том, что ближе нашей стране и нашей истории: Достоевский как пропагандист «русской идеи», православного мессианизма, как один из символов некоей тоталитарной идеологии, которую якобы опять навязывают «сверху». Одна за другой выходят телеэкранизации┘ Не создается ли некоторый культ Достоевского, нет ли у вас впечатления, что Достоевский становится «государственным» писателем? Знаю, что недавно вам пришлось в одном из журналов отвечать на письмо молодого человека, обратившегося в редакцию с вопросом: «Можно, я не буду любить Достоевского?»┘
– «Единодушная любовь» и широкая популярность всегда вызывают (особенно в нашей стране) отторжение: не буду, как все, это тоталитаризм. С другой стороны, спекуляций на имени Достоевского действительно много. Но надо слушать самого Достоевского. А он говорил о «русской идее» как о служении Европе и всему человечеству – служении, конечно, не рабском, а братском. Служении на пути восстановления подлинно христианских ценностей, возвращения к Богу людей, потерявших или забывших Его, обретения подлинного смысла человеческой жизни. Правда, прежде чем начать такое служение, нам надо еще много и долго «потрудиться на родной ниве», изживая тот «мрак», который Достоевский видел в русском народе гораздо яснее его обличителей.
А свой ответ тому юноше я начал с того, что, конечно, не любить Достоевского можно, ибо сам Достоевский всегда утверждал ценность только свободной любви, но не читать Достоевского можно, только если тебя совершенно не интересуют ни смысл собственного существования, ни судьба твоего народа, ни судьба человечества.
– Но я знаю, что очень многими – и у нас, и на Западе – достаточно напряженно, скажем так, воспринимаются антисемитизм Достоевского, недопустимо резкие высказывания о французах, поляках, о католицизме. Как быть с этим?
– Антисемитизм, как и полонофобия, франкофобия и т.п., есть, по-моему, враждебное отношение к тому или иному народу как таковому. Между тем Достоевский писал: «ненависти к еврею как к народу <┘> в сердце моем <┘> не было никогда» (а в словах своих он всегда был предельно честен), французов он называл «гениальной нацией». Но он понимал, что у тех же французов, как и у многих других народов Европы, во многом оборвана связь с великими традициями их же прошлого. Он понимал, что еврейский народ ведом на протяжении сорока веков своей непростой истории собственной национальной идеей, которая находится в сложных отношениях с идеей православной. Равно как и католицизм он оценивал с позиции православного человека – как искажение истинной христианской веры, искажение, осуществленное в основном высшей церковной иерархией (при этом подчеркивая, что никогда не скажет такой глупости, будто на Западе померк образ Спасителя). Всем тем, кто упрекает Достоевского за недопустимо резкие, на их взгляд, высказывания, я бы посоветовал поспорить с ним не по принципу: «да как же можно такое говорить!», а по существу высказанных им суждений. Уверяю: если быть при этом честным с самим собой, опровергнуть Достоевского вряд ли удастся.
– Какие основные тенденции существуют в современной достоевистике, вокруг чего ведутся наиболее острые споры?
– Основных тенденций две: изучать Достоевского с позиций так называемой точной науки, как явление истории литературы и не более – и анализировать его произведения (в том числе и мельчайшие особенности поэтики) с целью выявить его духовное послание нам, с целью понять: как нам сегодня и завтра надо жить? Уверен, сам Достоевский предпочел бы второе. А наиболее острые споры ведутся вокруг романа «Идиот» – считать ли Мышкина идеалом Достоевского или ответом писателя тем, кто считал Христа всего лишь человеком: какой трагедией обернулось бы все, если б это действительно было так.
– Передо мной 25-й юбилейный номер альманаха «Достоевский и мировая культура». Чем он интересен, какова вообще история этого издания?
– Еще с моих аспирантских времен в Институте мировой литературы меня мучила мысль: почему на Западе уже много лет выходит специально посвященный достоевистике журнал «Dostoevsky Studies», а у нас, на родине писателя, такого издания нет. Поэтому, как только появилась первая же возможность, я вместе с моими коллегами по Российскому обществу Достоевского принялся за создание подобного издания. Первые номера выходили в маленьких ведомственных типографиях Санкт-Петербурга и Москвы, на дешевой желтой бумаге. Теперь, как видите, это вполне респектабельное научное издание, в котором считают за честь печататься достоевисты всего мира (в 25-м номере есть статьи специалистов из Испании, Германии, Франции, Китая, Бразилии, Японии, Бельгии) и нашей страны. Выходят примерно один-два номера в год, попеременно в Санкт-Петербурге и в Москве. Но если в Питере издание спонсируется отделом культуры мэрии, то в Москве в основном все тяготы по изданию берет на себя преподаватель, журналист и издатель Станислав Корнеев, сам весьма небогатый (мягко говоря) человек. Одни госорганизации не помогают нам, потому что мы не можем называться регулярным периодическим изданием (действительно, выходим тогда, когда удается найти средства), другие – потому, что мы периодическое издание, а не отдельная монография или научный сборник┘
– Расскажите вкратце о вашем личном пути к Достоевскому. Я знаю, в 90-е годы вы достаточно активно работали как критик современной литературы, были в числе основателей Академии русской современной словесности вместе с такими известными критиками, как Андрей Немзер, Владимир Новиков, Александр Архангельский, Наталья Иванова, Сергей Чупринин и другие. Между тем в последние пять–семь лет я ваших статей о современной литературе практически не встречала, только «достоевские» работы┘
– Достоевским я увлекся еще в годы учебы в Ереванском университете. Потом поступил в аспирантуру ИМЛИ, защитил кандидатскую диссертацию по повествователям у Достоевского и Фолкнера, после чего ушел работать в «Литературную газету» и на какое-то время забыл о Достоевском, увлекся критикой. Вспомнил о своей духовной родине, когда «ЛГ» командировала меня на открытие музея Достоевского в Старой Руссе в середине 1980-х. Какое-то время удавалось совмещать достоевистику и критику, потом понял, что надо сосредоточиться на чем-то одном. Мир Федора Достоевского ведь имеет некую «космическую» особенность: чем дальше продвигаешься в его изучении, тем все большие перспективы и неизученные области открываются. Повлияло и то, что критика в том формате, в каком была в годы моей молодости – как осмысление проблем времени и бытия на основе литературных явлений, – практически почти исчезла. Хотя сейчас, не скрою, когда читаю статьи нынешнего талантливого поколения молодых критиков (Валерии Пустовой, Елены Погорелой, Льва Оборина, Анны Кузнецовой и других, возрождающих прежние традиции), порой хочется вернуться.
– Как работает критический отдел «Знамени» в отличие от, скажем, критических отделов других толстых журналов?
– Сейчас большинство журналов в разделе «Критика» печатают либо литературоведческие работы, либо разбор творчества того или иного автора (то, что раньше именовалось «очерк творчества»). Делаем это иногда и мы, но все же стараемся поддержать традиции критики как полемического жанра и как «философии современности» путем организации заочных круглых столов (под рубриками «Конференц-зал» и «Дискуссия») по наиболее острым проблемам литературной и культурной жизни.
Дарья Гармоненко 