Планетарное фиаско

Теория социализма порядком обветшала...
Сальвадор Дали. Ночные и дневные одежды (фрагмент). 1936

Валентин Толстых. Мы были. Советский человек как он есть. – М.: Культурная революция, 2008. – 768 с.

Несколько слов об авторе. Валентин Иванович Толстых родился в 1929 году в городе Баку. Окончил Одесский государственный университет по специальности филология (1952) и там же аспирантуру по кафедре философии (1955). В 1960 году переехал в Москву. Старший научный сотрудник сначала Московского текстильного института (1960–1970), затем и по настоящее время – Института философии Академии наук СССР (ныне РАН). Президент клуба «Свободное слово» (1988–2008) – дискуссионной площадки, на которой побывали многие политики, политологи, деятели искусства и философы.

«Мы были» представляет собой что-то среднее между автобиографией, отчетом о профессиональной деятельности, мемуарами и сборником эссе. Особенно интересны отступления об эстетике, моде, кинематографе, перестройке, социализме и демократии в России – всех тех вопросах, которым посвящены философские и публицистические выступления Валентина Толстых. Есть в книге и центральная мысль. По мнению автора, крах потерпел не идеал социализма, а его модель, реализованная в СССР, как и некие схожие с нею модификации в ряде других стран.

Самый большой недостаток книги – ее объем. Как же надо не любить читателя и не ценить его время, чтобы писать книги такого объема в эпоху, когда человечество захлебывается в информационных потоках! За счет чего можно было бы сократить объем? Ну хотя бы за счет софизмов, которые портят в целом благоприятное впечатление от книги. 100 плохих доводов не стоят одного хорошего аргумента. А один замаскированный софизм бросает тень на 100 безупречных силлогизмов. Всмотримся, например, в следующее рассуждение:

«┘было бы странным, например, объявить несостоятельной, провальной ту же христианскую идею, которая переживает ныне очевидный кризис, доверившись прогнозам авторитетных западных критиков-интеллектуалов? Вряд ли кто назовет страну христианского мира, готовую отказаться от христианских ценностей на том основании, что наставления Нагорной проповеди повсеместно и в массовом масштабе не соблюдаются, напротив, активно и охотно нарушаются. Почему же марксизм и реальный социализм оценивают и судят по иной мерке?!» (с. 191).

Ваши ли это мысли, Валентин Иванович?! Я на этот софизм натыкался у десятков авторов. Неужели то, что я сейчас скажу, не для всех очевидно?

По-моему, наиболее справедливо и последовательно оценивать учения по тем критериям, которые они сами признают. Несколько упрощая, можно сказать, что критериями истинности в христианстве являются вера, чудо и авторитет. Революционным нововведением марксизма было то, что в качестве критерия истинности он выдвинул социальную практику, материальную деятельность людей. Этого не было даже в гегельянстве – неспроста Гегелю приписывается выражение «тем хуже для фактов». Социальная практика марксизма оказалась откровенно провальной и потерпела планетарное фиаско в конце XX века. Что же удивительного в том, что мы оцениваем и судим марксизм по предложенному им самим критерию? Христианство же социальной практики в качестве критерия истинности никогда не признавало. Соответственно несовершенство воплощения христианского идеала не противоречит истинности самого учения.

Но предположим, что мы постулировали социальную практику как высший критерий истинности. И в этом случае христианство и реальный социализм оказываются в совершенно разных условиях. Главные предсказания марксизма оказались ошибочными. Мировая революция не произошла. Вместо распространения социалистической системы на весь мир произошел ее коллапс. Современные марксисты более или менее остроумно пытаются примирить это расхождение с теорией путем наложения на нее разнообразных заплат. В то же время одной из компонент христианской доктрины является предсказание краха исторического христианства (Апокалипсис). Таким образом, современный глубокий кризис исторического христианства не только не опровергает христианского учения, но косвенно подтверждает его истинность, ибо полностью согласуется с его предсказаниями.

Есть в книге и непродуманные утверждения, например, следующее: «Наивно и смешно сегодня выглядят люди, уверенные в том, что изображения зла и греха якобы необходимы для успеха в борьбе с ними в реальном мире» (c. 213). Не побоюсь выглядеть наивно и смешно и буду утверждать, что именно вытеснение изображений зла и греха в СССР лишило советское общество иммунитета перед злом и грехом, подорвало его инстинкт самосохранения. Так всякий экзальтированный энтузиазм рано или поздно приводит к экзальтированному же разочарованию. Более того – возможно именно изображения зла и греха, пробуждая нравственный протест, способны сегодня качнуть маятник в обратную сторону.