Апокалипсис на ладони

Конец света по-постмодернистски.
Сцена из спектакля "Эдип" Софокла. Режиссер Ю.Гош, художник А.Мантей. Шаушпиль, Кельн. 1984. Иллюстрация из книги

Германия. ХХ век. Модернизм. Авангард. Постмодернизм/ Ред.-сост. В.Ф.Колязин. – М.: РОССПЭН, 2008. – 608 с.

XX век – в заревах апокалипсиса – теперь как на ладони. Есть на что посмотреть, над чем задуматься, во что вникнуть. Изучать этот век будут больше, чем какой-либо другой. Если останется время, конечно: апокалипсис-то обозначился нешуточный.

Вот собрался коллектив авторов, чтобы обозреть важный сегмент культуры прошлого столетия – Германию ХХ века от истоков до исхода. Собрался под сенью Государственного института искусствознания как некое общество по изучению современного немецкого искусства. Во введении редактор-составитель, доктор искусствоведческих наук Владимир Колязин сетует, что «опираться приходилось на имеющиеся скудные силы». Действительно: иных уж нет, а те далече┘ Берковского, Карельского, Аверинцева, Михайлова, Бибихина уже не привлечешь, а «постоянного свежего притока», как признает инициатор, не наблюдается.

Сборник держится на уцелевших ветеранах исследовательского пера. К наиболее квалифицированным и убедительным «вкладам» в суммариум, как говорят немцы, относятся статьи В.Седельника (о дадаизме), В.Турчина (о русской составляющей художественной жизни Мюнхена начала века), Н.Павловой (о влиянии Чехова на Хорвата), В.Гаевского (о московских гастролях балета Пины Бауш), А.Гугнина (о «причудливых путях постмодернизма» – на примере творчества поэта Карла Микеля).

Остальные статьи разведены по разделам: теория, сравнительно-исторические исследования, литература и драма, живопись и архитектура, музыка, кино, театр. Понятно, что у любого недоброжелателя сразу возникает повод для скептической ухмылки в духе приснопамятного Козьмы: никто-де не обнимет необъятного┘ Конечно, было бы куда как славно, если бы каждому разделу (на манер европейских – например, австрийских или немецких – штудий) был дарован отдельный объемистый том. Но пока не до жиру. Хорошо хоть собрали кворум на такой огляд предмета – с высоты, так сказать, птичьего полета. В свободном, нетрадиционном стиле написана статья Колязина, анализирующего типологию творчества Хайнера Мюллера, наследника Брехта в немецкой драме, к сожалению, мало у нас известного (сборник переводов его пьес уже 10 лет лежит «на полке» – никто копейки не хочет отстегнуть, чтобы издать этого сумбурного социалиста-постмодерниста). Где не хватило своих, восполнили за счет участия заинтересованных немцев: фрау Фишер-Лихте («Постмодернизм: продолжение или конец модернизма?»), герр Петер Кнох («Архитектура постмодерна») и фройляйн Ивонна Хардт («Выразительный танец в Германии») заполнили бреши из области всегда трудно доступной нам злободневности.

Разумеется, подобные – с мира по нитке – сборники вечно уязвимы с точки зрения аксиологических упущений. Почему нет того-то и того-то (Кафки, Рильке, Музиля, Барлаха, Нольде, Веберна, Юнгера, Хайдеггера, Витгенштейна, Бензе, «франкфуртской школы» и так далее, и так далее)? Ответ прост: потому что это не история культуры, а мозаичный портрет культурных тенденций протяженной эпохи. И в таковом качестве его следует жаловать и любить. А что специалист или любитель найдет здесь немало ценного в той области, к коей клонится его заинтересованный ум, – несомненно.

ХХ век и в Германии явил живой плюрализм направлений и стилей. И все-таки основной, основополагающий взрыв здесь – экспрессионизм с его отрогами и ответвлениями, иногда вполне окказициональными или оппозиционными. С него все в немецком XX веке началось. К чему приложил руку, кстати, и наш Кандинский, подолгу живший и творивший в начале века в Германии. А кончилось уже на наших глазах концептуалистами-постмодернистами, вдохновившимися – опять-таки нашим! – Кабаковым. И пусть кому-то (о, сколь многим!) эти ребята кажутся лабазниками, ловко втюхивающими поглупевшему обывателю мазню-туфту, век так накренился в сторону коммерческого извода всякой эстетики-аксиологии, что им, ловкачам-сеггустаторам, аукционистам-гипнотизерам, на эти замшелые суждения наплевать. Или другой тут нужен глагол – выражающий то, например, что проделывает на своих перформансах-хеппенингах и в Германии модный Кулик.

Однако ученый труд избегает, естественно, таких грубых оценок. Это нам, эссеистам, вольно язык чесать. А тут все как в самом постмодернизме с его релятивирующим зырком-подглядом: кто, мол, докажет, что периферийно-маргинальное менее ценно, чем заглавно-столбовое? И в проброс сваленные шины какие-нибудь содержат-де не менее метафизики, чем ваши Рембрандт с Веласкесом.

Помнится, ученые зубры ИМЛИ пеняли нам, детям оттепели, не желавшим «изучать» псевдописателей: мол, наука (хоть зоология с ее гадами и букашками) занимается не красивыми сущностями, а характерными явлениями. Вот с этим в труде все в примерном порядке.

Так что особых придирок нет (разве по части слога, письма, но тут – кому что Бог послал). Есть пожелание: привлекать впредь (особенно в раздел теории) поболее философов. Из Института философии РАН, с философского факультета МГУ. Там сейчас небывалый расцвет знания и квалификации – в том числе и по части немецкой умственной сущности и русско-немецких ментальных соотнесений. Не один Федор Гиренок, а целая рать воинов продуктивности. Набрать дальнейшие имена можно из новейшего справочника Алексея Нилогова «Кто сегодня делает философию в России». Модная тема и нужная: глаза разбегаются у читателя, не уследишь нынче за делающими хоть что-то – кроме, конечно, баблоса, возлюбленного охлосом.

Опечаток, что отрадно, меньше привычного. Зато корябающий глаз ляп на титульной странице: слово Jahrhundert в немецком по-прежнему не мужского, а среднего рода.