Богословские основы соглашения с «воинствующими безбожниками»

Павел Скрыльников. Патриарх Сергий. Время «несостоявшейся церкви». – М: Заячий остров, 2024. – 162 с.

Однако предусмотрели и такую степень усиления гонений, когда схема, рассчитанная на мирное время, не сработает. Собор на закрытом заседании лично святителю Тихону дал поручение составить секретное завещательное распоряжение о передаче полномочий, указав в нем трех кандидатов в местоблюстители патриаршего престола. Тихон поручение выполнил и по мере необходимости завещание редактировал. Последней редакции (декабря 1924 года) был дан ход в связи с кончиной патриарха в апреле 1925-го, и Русскую церковь в качестве патриаршего местоблюстителя – вплоть до своего расстрела в октябре 1937 года – возглавил митрополит Крутицкий Петр (Полянский). На свободе он при этом провел лишь первые восемь месяцев служения и за несколько дней до ареста, в декабре 1925 года, в свою очередь, составил завещание, согласно которому дела церковного управления воспринял митрополит Сергий (Страгородский).

Вопрос о полноте передачи патриарших полномочий от Тихона митрополиту Петру и затем митрополиту Сергию оставался долгое время нерешенным. Сергий настаивал на том, что означенные полномочия не могут передаваться частично, переходя даже «временному» лицу во всей полноте, включая принятие решений общецерковного и принципиального характера. Оппоненты Сергия отмечали, что если Тихон передавал Петру полномочия по прямому и лично ему данному поручению Собора, то митрополит Петр уже не имел санкции на подобное действие. Поэтому, по крайней мере пока он сам жив, местоблюститель лишь назначал на время своего вынужденного отсутствия заместителя для разрешения текущих дел. Таковым как раз и был Сергий.

В первый год служения митрополита Сергия вопрос об объеме полномочий заместителя патриаршего местоблюстителя не поднимался, поскольку он в этот период придерживался в целом линии Тихона и Петра. Они, оставаясь по апостольской заповеди лояльными по отношению к гражданской власти, настаивали на невмешательстве государства, отделившего от себя церковь, в ее внутренние дела. В результате церковь, лишенная с февраля 1918 года прав юридического лица, на всех организационных уровнях выше прихода оставалась фактически нелегальной. Для легализации требовалась декларация не просто лояльности, а политической солидарности с большевистской властью. Необходимым условием оказалась и потеря независимости – полный негласный контроль над всеми церковными делами, осуществляемый через органы госбезопасности. Скрытой целью власти был, с одной стороны, удар по авторитету церкви и ее иерархов, которые согласятся на такие условия, с другой – выявление наиболее стойких исповедников, чья твердость квалифицировалась как проявление контрреволюции и влекла за собой репрессии. Притом от епископов требовалось церковное осуждение якобы нелояльных властям верующих. Эти условия в первый год своего служения в качестве заместителя патриаршего местоблюстителя (декабрь 1925 – декабрь 1926) не принял и Сергий. Однако через три месяца после ареста по известному делу о попытке тайных выборов патриарха (инициированной отнюдь не им) митрополит на них согласился. В результате он единственный был освобожден и в апреле 1927 года вернулся к исполнению своих обязанностей.

Решение митрополита Сергия носило принципиальный характер. В обмен на весьма условную легализацию требования властей пришлось выполнять: и созыв Синода определенного состава, и издание декларации о политической солидарности, и массовые перемещения архиереев, и прекращение поминовения за архиерейским богослужением в заключении сущих.

Именно этим было вызвано широкое обсуждение объема полномочий митрополита Сергия: мог ли он такое решение принимать единолично. В дальнейшем, в 1929–1930 годы, вопрос этот был наконец разрешен. Митрополит Петр в письмах к Сергию указал, что ему – само собой, даже без специальных оговорок – поручалось лишь ведение текущих дел, что принципиальные решения принимать самостоятельно он не мог и что ему благословляется «исправить ошибки» и вернуться к прежнему (по сути, исповедническому) церковно-политическому курсу. Однако ни эти письма, ни многочисленные протесты, в том числе таких иерархов, как митрополит Казанский Кирилл (Смирнов), митрополит Ярославский Агафангел (Преображенский), архиепископ Угличский Серафим (Самойлович), епископ Виктор (Островидов) и др., на политику Сергия не повлияли. От своей линии не отступил. Почему?

Павел Скрыльников приближается в своем исследовании к ответу на этот непростой вопрос. Основной выдвигаемый им тезис – «декларацию сделало возможным богословие, которое митрополит Сергий разрабатывал с конца XIX века». Тем самым утверждается, что политика Страгородского напрямую связана с его пониманием церкви и пути к спасению – соответственно экклесиологией и сотериологией.

Связь эту видел еще епископ Виктор (Островидов) – один самых радикальных его оппонентов. Стремление митрополита Сергия даже дорогой ценой сохранить именно церковную организацию епископ Виктор объяснял ошибочной (по сути, еретической) сотериологией и экклесиологией: пониманием спасения как естественного нравственного совершенствования человека, для которого как раз и необходима (почему, не вполне очевидно) внешняя организация. Между тем, настаивал епископ Виктор, церковь не сводится к организации, она есть «благодатный Союз для благодатного спасения верующих» и в политическом союзе со своими открытыми врагами пребывать не может.

По утверждению автора книги, митрополит Сергий как раз и мыслил Церковь как таинственно-благодатное сообщество и как пребывающее в мире надмирное бытие и именно потому допускал политические компромиссы, что Церкви в ее существе они не касаются. В подтверждение этого приведена цитата из «Деяния» митрополита Сергия от 29 марта 1928 года: «Не Церковь Христова, не Царство Божие вступает в известные отношения с советской властью, а мы, граждане Советского государства, добиваемся известных гражданских прав для нашего религиозного общества».

Диалог заместителя патриаршего местоблюстителя с представителями советской власти в 1920-х годах представлен в книге как определенное продолжение других диалогов с «внешними», которые митрополиту Сергию приходилось вести на предыдущих этапах своего церковного служения – в Японии 1890-х годов и в Петербурге, в ходе небезызвестных религиозно-философских собраний 1901–1903 годов. Во всех этих, пусть и отличающихся по масштабу и обстоятельствам, диалогах митрополит Сергий, как показывает автор, выделял именно самостоятельность и независимость церкви и чувства религиозности, подчеркивая, например, что религиозность – не инструмент для достижения земных целей, хотя бы и самых возвышенных, что церковь по самой природе не является «партией эксплуататоров», не имеет ничего существенно общего с политическими партиями, государствами, национальностями. Несомненно, что указание на внутреннюю связь деятельности митрополита Сергия как с его богословскими взглядами, так и с предшествующим опытом служения – особенно важная составляющая книги Скрыльникова. При этом, с точки зрения рецензента, для Сергия гораздо более органичным является проект декларации (1926 год), чем сама Декларация 1927 года, относящаяся, как известно, к категории документов так называемого вынужденного авторства. Этот проект и по содержанию, и стилистически куда более органично, чем декларация, включается в указанный выше цикл диалогов митрополита Сергия с внешними для церкви общественными группами. Вызывает много вопросов и применимость по отношению – ни много ни мало – к поместной церкви политологического понятия failed («несостоявшейся»). Причина недоумения в том, что связанная с гонениями дезорганизация в церковном управлении не умаляет авторитет гонимой церкви, ее правду и достоинство, не делает ее номинальной, как это может происходить с условным «несостоявшимся» государством.

Несмотря на субъективность (вероятно, неизбежную) отдельных утверждений автора, на отдельные фактические неточности и использование преимущественно известной источниковой базы, книга характеризуется значительной степенью новизны за счет именно осмысления накопленного ранее материала. Отдельно следует отметить ее актуальность для понимания жизни церкви вообще, в том числе и в настоящее время.