Валерий Вяткин
Когда патриарх Алексий II в 1996 году посещал Пермскую епархию, его встречали не очень многочисленные местные верующие. Фото Раифа Абляшева с сайта администрации Кунгурского муниципального округа
В период с 1998 по 2001 год мне довелось служить личным секретарем управляющего Пермской епархией, архиепископа Афанасия (Кудюка). Завершалось правление Ельцина, когда чиновники применительно к церкви придерживались выжидательной позиции, не афишировали набожность и не стремились контролировать церковь. Да и при новом президенте не сразу все изменилось.
В год принятия секретарства я побывал на заседании Синодальной комиссии по канонизации святых. Комиссия работала в Новодевичьем монастыре под началом митрополита Ювеналия (Пояркова). Представителей Пермской епархии пригласили в связи с трудностями в изучении вопроса о канонизации архиепископа Андроника (Никольского), убитого большевиками в 1918 году. Среди материалов дела о канонизации оказался источник, где утверждалось, что арестованный Андроник, сняв с себя панагию, заявил большевикам при допросе: «Если бы не был я архипастырем и была необходимость решать вашу участь, то я, приняв грех на себя, приказал бы вас повесить немедленно». И нам, пермякам, требовалось убедить комиссию в высоком духовном настрое Андроника. Архиепископа в итоге все же канонизировали, хотя мнения о нем разошлись. Запомнилось, как Ювеналий вел заседание: достаточно демократично, будучи внимателен к каждому выступавшему, никому не навязывая свой взгляд. Работа комиссии имела исследовательский характер, разбирали каждую судьбу. Но затем ради объединения с Зарубежной церковью провели массовую канонизацию. Победила политика.
Еще одной моей обязанностью стало секретарство в епархиальном совете. Участвуя в заседаниях, постоянно слышал о дрязгах, конфликтах и даже преступлениях духовных лиц. Все чаще посещала мысль: церковь больна. Заседания вел один из клириков, так как архиепископ в связи с состоянием здоровья почти всегда отсутствовал, предоставив совету огромные полномочия, не вмешиваясь в рассмотрение многих важных дел. Протоколы оформлял я – а архиерей их подписывал. Из-за плохой организованности некоторые решения совета приходилось сочинять мне.
И здесь уместен вопрос о роли и возможностях мирян в церковной жизни. Роль, похоже, тогда была велика. Происходили даже казусы. Один из архимандритов норовил поцеловать мне руку, и требовалось быть бдительным, чтобы такая глупость не повторялась.
Особо я дорожил отношениями с секретарем епархиального управления, благостным старцем протоиереем Германом Бириловым. Никакого соперничества между нами не было: его не раздражала активность мирянина. Был он непритязательным. Бывало, даже уступал мне – часто в решении актуальных проблем, имея несколько другие интересы. Возможность разбогатеть у него была велика, но, смиренный и безропотный, был он к тому же скромен и на работу ездил на трамвае.
В круг моего общения входил и рабочий кафедрального собора Анатолий Головков. Один из его сыновей был уже епископом Марком (ныне митрополит), другой – в монашестве Лука – возглавлял иконописную мастерскую Московской духовной академии. Но говорить о своих сыновьях, тем паче гордиться ими, Анатолий не был склонен, хотя был «воцерковлен». Я не раз видел его на богослужениях в соборе.
Помимо протоиерея Германа и меня, штат управления включал лишь пять человек: машинистка, бухгалтер, кассир, заведующий епархиальным складом и библиотекарь.
В здании управления имелся и большой актовый зал с портретами архиереев на стенах. Удивляла фотография архиепископа Сергия (Ларина). На рясе иерарха красовались дореволюционные российские ордена, хотя Ларин родился в 1908 году. Протоиерей Герман рассказывал, что один из иподьяконов разглядел однажды у Ларина значок ГТО. Анекдотические бывали фигуры…
Упомяну и епархиальный архив – не слишком богатый: самые ранние даты документов относились к 1930-м годам. Дореволюционным собранием завладело государство. А в трудные для церкви 1920-е годы, когда рос «обновленческий раскол», судьба многих церковных бумаг была печальной. В Перми после Гражданской войны некоторые торговцы семечками изготовляли кульки из листов, вырванных из церковных дел.
Скудными штатами управление воспроизводило советский формат руководящих церковных структур. Если учесть и скромные запросы архиерея, то приходам и монастырям не требовалось слишком тратиться на содержание церковной власти, что в годы «возрождения православия» было особенно важно. Работники управления считали, что имеющихся штатов вполне достаточно. Так что порой машинистка в шутку называла меня не личным, а «лишним» секретарем, ведь ранее такая должность в управлении отсутствовала.
Некоторые священники упорно восстанавливали архиепископа против меня, горделиво полагая, что моя деятельность оскорбляет «благодатность» служителей алтаря. Но архиерей относился ко мне всегда с уважением, обращался на «вы»; обязанностей келейника на личного секретаря никогда не возлагал.
Что до Афанасия, то он был уникален. Довольно неприхотливого в быту, его можно было видеть и в дырявом подряснике. Довольствовался простой пищей. Сидя в трапезной по его левую руку, я питался тем же, что и он. Умеренность его особо проявлялась в том, что он посещал общую городскую баню.
Афанасий принимал без предварительной записи, в порядке живой очереди, которая не бывала длинной, ведь массовой религиозности в наших краях не наблюдалось. Скажем, на встречу с патриархом Алексием II, посетившем Пермь в 1996 году, пришла далеко не толпа.
Никаких вахтеров, охранников в управлении не было. И когда келейник архиепископа отлучался из приемной, человек с улицы мог без промедления, напрямую зайти к архиерею: благо дверь в его кабинет обычно оставалась открытой.
На прием к Афанасию шли и весьма известные, примечательные лица, такие как знаменитый ленинградский певец Эдуард Хиль, глава Русского дворянского собрания в Америке князь Владимир Голицын. Приезжал с матерью и Георгий Романов (тогда еще юноша), которого нарекли главой «Российского императорского дома».
Диалог архиереев с местными чиновниками тогда лишь начинал развиваться. В 2000 году губернатор Пермской области (ныне край) Геннадий Игумнов пытался в очередной раз победить на выборах. В день голосования он часами сидел в кабинете архиепископа, беседовал с Афанасием, надеясь, видимо, на мистическую помощь в достижении политической цели. На выборах он тогда проиграл.
Возглавив епархию в 1984 году, Афанасий так и остался во многом «советским» архиереем. Но с учетом современности это в известной мере позитивная оценка. Ведь Совет по делам религий и его уполномоченные на местах предотвращали в СССР непомерность архиереев, ограничивали их деспотизм, как это делали еще раньше, при царях, духовные консистории. Руководимая Афанасием епархия в общем не возмущала общество чрезмерной активностью.
Но случались и скандалы. В 2001 году, в ответ на указ об отстранении его от должности наместника Белогорского монастыря, объявил голодовку архимандрит Вениамин (Трепалюк). То была неслыханная для церкви протестная акция.
Клирики порой злословили даже в адрес высшей церковной власти. Так, доводилось слышать о «Надежде всея Руси» – женщине, состоящей при патриархе Пимене (Извекове).
На фоне банального пьянства, других обычных непотребств иные скандальные проделки духовенства кажутся даже экзотикой. Один сельский поп, похитив ночью у своего прихожанина свинью, во второй раз лишился свободы. Но почему он был рукоположен, уже имея судимость, так и осталось загадкой. Другой священник тайно проник в магазин, чтобы украсть водку.
Год моего прихода в епархию стал особенным: был создан Межконфессиональный консультативный комитет Пермской области. Это первая в стране межрелигиозная организация. Комитет появился даже раньше Межрелигиозного совета России.
Оглядываясь назад, скажу, что 1990-е годы – одна из лучших страниц в истории епархии. Тогда сохранялись известная отстраненность государства от церкви, коллегиальность в принятии большинства епархиальных решений, привлечение мирян к епархиальному управлению, благополучие в отношениях с другими религиями, отсутствие архиерейского деспотизма.
комментарии(0)