Политика вновь ушла в салоны и кухонные разговоры, только теперь там, благодаря Интернету, сидят не единицы, а миллионы человек. Иллюстрация Pixabay
Что бросается в глаза при сравнении респектабельных западных газет (а теперь и их сайтов) с российскими, так это их полнота и насыщенность. Отечественные же представляют какую-то удручающую картину водянистости. Даже при просмотре лучших из них остается впечатление неполноты и недостаточности. В хорошей западной газете есть все: и фельетон любимого автора на такой-то странице, и кроссворд, и обитуарий, и комиксы в привычных местах. Читатель открывает газету и знает, что его ждет. Более того, вполне вероятно, что ее читали и его родители, и дед с бабкой, которые находили каждый свое.
Вот этого вот ощущения буржуазной основательности и преемственности вовсе нет в наших СМИ. История у них коротка, но даже у старых газет нет никакой последовательности – они переходят из рук в руки, выпускающие команды тасуются, контент. И ожидать, что задешево будет сделано хорошо, солидно, с лоском – не приходится.
Основной удар по прессе был нанесен в 90-е. СМИ лишились стабильной финансовой подпитки. В массмедиа не были допущены иностранные инвесторы, которые бы могли и привнести навыки работы с рекламодателями, и задали бы стандарты современной работы. Вместо этого СМИ поступили на содержание либо к олигархам, либо к государству. Журналисты и их начальство зачастую становились медиаобслугой в разборках олигархов между собой и отдельными группировками в госаппарате. Это считалось торжеством свободы слова: мол, слушайте, что врут друг про друга Березовский с Гусинским, и сами определяйте, что вам ближе. Целые редакции существовали за счет информационного рэкета. Разумеется, все это напрочь убивало доверие к СМИ, и в решающий момент 2000–2001 годов россияне не вышли на защиту НТВ не по глупости, а по вполне рациональным основаниям, ибо не видели в «жертве» чего-то такого, что требовало бы сочувствия.
Солидных буржуазных СМИ по итогам 90-х в России, за редким исключением, не получилось, достойного контента они не предлагали, и за это время выросло поколение, не имеющее нужды и привычки в потреблении качественного медийного продукта.
Не случайно в России противоречия интернет-революции чувствуются сильнее, чем на Западе. Это касается и смерти некоторых бумажных СМИ, и конкуренции соцсетей с традиционными массмедиа. Там они сдают свои позиции куда медленнее, чем в России, поскольку у читателя и зрителя есть и традиция чтения качественных газет-журналов, и просмотра профессионально сделанных новостей по ТВ.
Неудивительно, что в такой ситуации (а природа не терпит пустоты) ту нишу, которая за рубежом принадлежит традиционным СМИ, в России заполняют соцсети и блогеры. Разумеется, на Западе тоже есть аналогичная тенденция – Дональд Трамп со своими 29,8 млн подписчиков ставит отважный эксперимент в Twitter, демонстрируя, как можно общаться с «молчаливым большинством» через голову газет и телевидения. Но там все-таки соцсети выполняют куда более скромную роль, а все самое интересное происходит в массмедиа.
В России же, напротив, – самые интересные политические и идеологические баталии, коррупционные скандалы и расследования, аналитика, а порой и новости проходят в Facebook, а также в других интернет-сервисах. Значимость блогеров YouTube с миллионами просмотров и подписчиков вполне сопоставима со значением сайтов СМИ, а нередко и превосходит их, поскольку они предоставляют уникальный контент, наличием которого не могут похвастаться массмедиа.
На примере Алексея Навального хорошо видна эволюция такого рода блогеров. Сперва – ЖЖ, работа с текстами, затем постепенный переход в онлайн-телевидение, ведение видеоблога. В итоге у Навального целый медиахолдинг (с небольшими, видимо, затратами) – тут и персональный блог, и Twitter, и Facebook, и Instagram, и канал на YouTube. Каждая его составляющая выполняет свою функцию. Перенос тяжести с текста на видео позволил резко повысить охват аудитории. В пору ЖЖ Навальный и мечтать не мог о более чем десяти миллионах посетителей, как теперь в случае особенно удачного ролика. Формат YouTube позволяет не только вести свою передачу, поддерживать онлайн-общения со зрителями, но и распространять созданные фильмы.
Разумеется, Навальный – не первопроходец, Вячеслав Мальцев первым показал, чего может достичь удачливый видеоблогер. В секторе Рунета уверенно чувствует себя Анатолий Шарий. Список можно продолжать. Причем необязательно даже быть блогером. За общественного лидера вполне могут работать сторонники, как это происходит, например, с Юрием Болдыревым или Татьяной Монтян. В том же YouTube создаются группы их поклонников, которые придумывают и распространяют контент, компилируют интервью, выступления, делают нарезку и подборку наиболее ярких и интересных заявлений.
Формат видеоблогинга позволяет все те же формы участия, что традиционное телевидение: групповые дискуссии, приглашения гостей, ответы на вопросы зрителей в прямом эфире. Эффективность размещения видео в Интернете доказывает тот факт, что к нему прибегают все чаще не только деятели оппозиции, вспомним последнее заявление Алишера Усманова, которое увидели миллионы зрителей, или ролик певицы Вокс. Причем просматривать его можно где угодно, например, в том же метро со смартфона. Содержание массы ботов и троллей также свидетельствует о том, какое значение власть придает не только контролю за ТВ, но и за Интернетом.
Общество в своем развитии возвращается в своеобразную архаику домедийного периода, только на ином технологическом уровне. Политика вновь ушла в салоны и кухонные разговоры, только теперь благодаря Интернету в салоне и кухне присутствует не несколько или даже несколько десятков человек, а миллионы. Всемирная сеть представляет собой коммунальную квартиру, где сплетни распространяются моментально и скрыть ничего невозможно. Тезис Маршалла МакЛюэна о «глобальной деревне» получил свое несколько неожиданное подтверждение.
В свое время Ницше говорил о «смерти Бога». Сегодня в студенческих кампусах издевательски пишут на стенах «Ницше умер. Бог». Не стоит поэтому утверждать, что традиционные СМИ умрут. Нет. Но им предстоит тяжелая и болезненная трансформация.