Роза Цветкова  |
| 30 лет назад у газетных стендов собирались огромные толпы людей. Это был способ общения и обмена информацией. Представить сегодня такое уже невозможно. Фото Валерия Христофорова/ТАСС |
Hа какую информацию предпочтительно – из Интернета или все же из классических СМИ, делают ставку эксперты в своих исследованиях политдействительности, есть ли будущее у «бумажной» журналистики и будут ли люди читать газеты и журналы off-line лет через 10, – об этом «НГ-политика» в лице ее ответственного редактора Розы ЦВЕТКОВОЙ дотошно расспрашивала президента фонда «Петербургская политика» Михаила ВИНОГРАДОВА.
– Михаил Юрьевич, сегодня мы наблюдаем все большую перепроекцию новостного, и в частности политического, ресурса в Интернет? Это неотвратимая неизбежность, теле-радио и бумажные издания проигрывают схватку, или мяч пока все равно на их стороне информационного поля?
– Такую тенденцию большей интернет-насыщенности информацией мы сегодня видим, и происходящему есть несколько объяснений.
С одной стороны, интерес к политике действительно снизился, и людей, которые как в советское время стояли у газетных стендов, так и сегодня взахлеб интересовались бы политическими новостями, стало заметно меньше. Стало быть, продвигать политическую информацию как что-то значимое для общества стало труднее. В этом плане Интернет выглядит перспективнее: людей там можно гораздо легче и быстрее протестировать, найти более легкую интонацию для подачи информации.
С другой стороны, изменились средства подачи. Во многом эпоха текстов если не заканчивается, то находится в некоем кризисе, и краткие тексты и графики сегодня оказываются гораздо важнее объемных материалов, и даже люди, привыкшие к большим форматам, все больше чувствуют себя заложниками компьютеризации и короткой подачи.
Ну и третье, может, самое важное, – люди прежде всего желают видеть себя в том числе и в политике. Интернет позволяет легче увидеть свой город, регион, группу интересов. Во многих массовых акциях, особенно разрешенных, часто разворачиваются неформальные соревнования: чей плакат получит больше твиттов, больше перепостов, и это тоже становится элементом признания самих людей, пришедших, участвующих в политике.
Дальше начинаются нюансы. Есть конкуренция подходов. Один исходит из того, что политика, как правило, делается на публике. Другой исходит из того, что публичные политики – это просто проекции других людей, групп влияния, лоббистов. Конечно, Интернет, как и традиционные СМИ, в большей степени отражает публичную составляющую в политике, хотя в последнее время в связи с развитием телеграмм-каналов здесь стало легче выходить за привычные форматы. В Интернете больше возможностей для пересказа слухов и интерпретаций, не будучи скованными рамками более традиционной, классической подачи с мест массовой информации. Так эксплуатируется общественная потребность в неформальных объяснениях, которых подчас не хватает во внутренней политике, где пресса высказывается избыточно деликатно, и тем более не хватает во внешней политике, где вовсе идет самоуничтожение анализа.
К тому же у немалой части аудитории запрос не столько на описание происшедшего события, сколько именно на его интерпретацию – кто выиграл, кто проиграл. В Интернете это делать тоже легче.
Интернет интересен тем, что это хотя и не прямой индикатор, но все равно индикатор настроений, общественных эмоций. Которые далеко не всегда можно сканировать после телепередач или газетно-журнальных текстов. Эмоция в политике – это нередко главное. Но время, когда общественные информационные эмоции создавали традиционные издания – скажем, газеты «Искра» или там «Московские новости», уже закончилось.
– Но разве лайки или какие-либо счетчики заходов на ту или иную информацию в Интернете представляют собой объективную характеристику общественных настроений?
– Да, пока не созданы эффективные технологии, с помощью которых эту публичную эмоциональность в Интернете можно достоверно замерить. Хотя все равно здесь гораздо точнее, за счет счетчиков, демотиваторов замеров, дается представление об эмоциональном фоне потребителей информации.
Это не означает, что традиционные СМИ совсем утратили ниши. Взять, например, меня: несмотря на то что я давно «ушел из бумаги», все равно по-прежнему начинаю свое рабочее утро с просмотра сайтов трех-четырех ведущих газет, именно бумажных газет, представленных в Сети. Я даже не до конца объяснял себе, почему сохраняю такую лояльность. Может быть, в силу того, что в погоне за скоростью и эмоцией Интернет как бы упускает что-то важное, он скорее и чаще реагирует на сиюминутные новости. Это словно наркотик онлайн-реакции: быстро среагировать на событие и так же быстро потерять к нему интерес.
– Значит, аналитика, по крайней мере в российском сегменте Интернета, пока еще мало представлена? Или, может быть, она уже не так востребована?
– Это как раз и есть издержки скоростного потребления информации. Ретроспектива событий позволяет выявить элементы тренда спустя долгое время после случившегося, когда о том, что было недели или даже месяцы ранее, уже все забыли.
Если же говорить о приходе в Интернет российских политиков, в том числе публичных, то, конечно же, этот ресурс недоиспользован. Достаточно посмотреть на страницы депутатов в соцсетях, где сплошные поздравления друг друга с днем рождения, с праздниками, часто от третьего лица написанные тексты – большинство из них не тестируют свои проекты, свои наработки, свои возможные ходы, а сводят все к формальной хронике и самопрезентации. Не понимают, что регалии офлайна в онлайне не работают. Если бы тот же Алишер Усманов в начале своего знаменитого видеоролика рассказал, что он владелец Mail.ru и «Одноклассников», аудитория воспринимала бы его несколько иначе.
– И все же есть в России по крайней мере один политик, который весьма умело, если не сказать виртуозно, пользуется своей интернет-аудиторией.
– Конечно, есть отдельные игроки, которые лучше чувствуют интонацию Интернета, и понятно, что тот же Алексей Навальный стартовал как интернет-политик. Хотя, конечно, давно вышел за рамки Сети в офлайн, и интернет-опыт позволяет ему не теряться.
– То, что сейчас мы переживаем в российских СМИ – исход в Интернет, погоню за аудиторию на всех уровнях за счет того, кто первый, а не кто более точный или объективный, – все это происходило ранее и в западных СМИ. Но там, на Западе, до сих пор огромное количество бумажных газет и журналов, в том числе и толстенных. Может быть, и у нас это только этап пережития?
– Хотя во многих странах периодически умирают ведущие бумажные издания, но там оказалась более живучей традиция чтения газет. Там намного раньше газеты были многоориентированными. Если вспомнить классическую английскую или американскую газету 70-х годов прошлого века, то это было издание страниц на 50, с самыми разными представленными интересами. В то время как 4–6-полосный формат советской газеты пусть потом вырос до 12–16 полос, но все равно не затрагивает довольно большое количество групп интересов. Плюс традиция утренней газеты – она, конечно, имела многолетнюю историю в Европе.
– Так, может, и мы доживем до таких времен?
– Несмотря на то что Россия, казалось бы, находится на периферии многих мировых технологических процессов, некоторые из них, как ни странно, идут у нас гораздо быстрее. В США, допустим, не везде есть банкоматы, где можно снять деньги в купюрах больше 20 долл., потому что, когда устанавливали эти банкоматы, они не умели различать большие суммы, и в них закладывался только один вид купюр. В России трудно себе представить банкоматы, в которых был бы только один вид купюр. Поэтому в какой-то степени многие технические процессы идут здесь быстрее. Плюс еще сказывается деградация ТВ и государственных СМИ, связанная с цензурными ограничениями.
В связи с поколенческими изменениями, происходящими во всем мире, трудно представить себе в обозримой перспективе какое-то оживление бумаги. Понятно, что это ставит новые вызовы, связанные с поиском места для СМИ в связи с уходом печатной рекламы. С другой стороны, преждевременно говорить о том, что СМИ совсем уж умирают, ни в мире, ни в регионах, ни в России в целом все-таки не приходится. Скорее происходит дробление аудитории – как во внешнем, так и в интернет-пространстве. Возникает ощущение сокращения общей идентичности. Ведь, согласитесь, трудно представить сегодня в России любую книгу, изданную тиражом в несколько миллионов экземпляров, что было вполне реально в советское время.
Точно так же трудно вообразить и устойчивую многомиллионную аудиторию какого-то классического СМИ, а подчас и телеканала. Этот вызов сегодня малопреодолим, хотя качественные традиционные СМИ могут и способны играть на том, что у них более проверенная информация и меньше фейков. Но в них не хватает интриги, за которой любой из нас приходит в Интернет.
