Социалка на аутсорсинге

Даже миллиарды, вложенные в социальную сферу, не убеждают рядового гражданина в честности намерений большого бизнеса. Фото Reuters

Непрекращающийся экономический кризис вынуждает власти провести непопулярный «социальный маневр». У правительства остается все меньше денег, оно урезает или хочет урезать социальные расходы (даже обещанные Конституцией) и вводит все новые поборы с граждан. Громоздкая государственная машина сохраняет или наращивает свою неэффективность в социальной сфере (и не только в ней) и вряд ли способна кардинально измениться в обозримом будущем. Все меньше социальных проблем государство способно гарантированно решать – во всяком случае, бесплатно и с надлежащим качеством.

В этих условиях подставить плечо власти мог бы бизнес. Практика показывает, что российские предприниматели готовы ограниченно вкладываться в социальные проекты – по тем или иным причинам. Этот своего рода социальный аутсорсинг – возможно, неизбежный путь дальнейшего развития ситуации. Вопрос в том, какие он примет масштабы и какое влияние окажет на социальное самочувствие общества.

Эта странная социальная ответственность

Проблемы начинаются уже на мировоззренческом уровне. Точка зрения, что бизнес обязан проявлять не только деловую хватку, но и определенную социальную ответственность, браться за решение социальных задач, не имея с этого положенного «выхлопа», долго и трудно приживалась на Западе – чего уж говорить о России с ее довольно короткой современной историей частного предпринимательства и наследием «дикого капитализма» 90-х. Для любого российского бизнесмена психологически куда ближе один из главных постулатов классической рыночной теории, гласящий, что единственная цель предпринимателя – максимизация прибыли. «Существует одна и только одна социальная ответственность бизнеса: использовать свои ресурсы и энергию в действиях, ведущих к увеличению прибыли, пока это осуществляется в пределах правил игры», – писал в 1971 году экономист Милтон Фридман.

На Западе принципы «корпоративного эгоизма» в конечном итоге проиграли (по крайней мере в публичном дискурсе) схватку другому подходу, который заключается в том, что для обеспечения устойчивого развития бизнес должен руководствоваться в том числе социальными целями. В долгосрочном плане это, как считается, выгодно – например, за счет улучшения имиджа компании и создания лояльного общественного окружения. Помимо прочего, во многих странах механизмы, реализующие принцип социальной ответственности бизнеса, закреплены законодательно.

В России переход от одной модели к другой форсировался (по крайней мере на словах) государством в начале нулевых. На фоне «дела ЮКОСа» бизнес стал понимать артикулированную властями идею социально ответственного и, шире, «патриотичного» поведения как один из факторов сохранения собственности и благоприятного отношения к себе со стороны регуляторных органов. Власти, правда, не объясняли, что они имеют в виду, говоря о социальной ответственности крупного капитала. А потому бизнес ориентировался как на свои собственные представления о том, как должно поступать, так и, видимо, на ненавязчивые намеки, что неплохо было бы «поделиться» (или же старался предугадать их).

На слуху с тех пор довольно специфические формы «патриотичного» поведения, будь то скупка за рубежом и возврат в страну предметов искусства, спонсирование отдельных спортивных дисциплин и даже опекунство над целыми регионами (чукотский пример наиболее выразителен). Эта особенность сохраняется до сих пор: к примеру, насколько известно, бизнес оплачивает государственные подарки олимпийцам, а один из крупных предпринимателей погасил многомиллионные долги перед бывшим наставником сборной России по футболу. Считается, что некоторые «жертвы» делаются «по звонку из Кремля» (или от губернатора – для бизнеса регионального уровня) либо в инициативном порядке из желания набрать политические очки в глазах власти. Крупный бизнесмен как-то признавался журналистам, что начал проект строительства одного из сочинских олимпийских объектов (в российских условиях все приводимые здесь примеры – тоже своего рода социальная ответственность) ради желания помочь стране, но сама идея пришла ему в голову во время катания на лыжах с президентом Владимиром Путиным. Нет никаких оснований сомневаться в его искреннем патриотизме, но и стремление поспособствовать продолжению досуга с президентом, видимо, тоже сыграло свою роль.

Одновременно крупный бизнес стал больше заботиться о своей репутации на Западе, где участие предпринимателей в социальных проектах считается хорошим тоном и признаком подлинной респектабельности. Так или иначе, результат есть: относительно быстро в стране возникла инфраструктура институтов корпоративной социальной ответственности, оперирующая миллиардами рублей, в известной степени окрепла этика социально ответственного поведения бизнеса, появляются признаки системного подхода к этому вопросу.

Однако до сих пор нет точных цифр, отражающих социальные расходы бизнеса. По оценкам РСПП пятилетней давности, на корпоративную благотворительность и социальные инвестиции на территориях своего присутствия компании тратили суммарно 150 млрд руб. в год, еще около 200 млрд руб. – на социальные программы для сотрудников. По экспертным данным, объем расходов, несмотря на кризис, не уменьшается и при этом стабильно выше государственных благотворительных грантов. По данным «Форума доноров», регулярно опрашивающего несколько десятков благотворительных контор, большинство из них в начале 2016 года заявляли, что сохранят годовые бюджеты неизменными по сравнению с прошлым годом. Forbes три года назад составлял рейтинг миллиардеров-меценатов – тех, кто тратит на благотворительность личные, а не корпоративные деньги. Совокупные расходы восьми крупнейших бизнесменов на безвозмездные пожертвования составили около 390 млн долл. Это куда меньше того, что тратят на Западе, но тоже немалая сумма. Правда, как показывают социологические исследования, россияне все равно считают, что бизнес выполняет социальные обязательства лишь в облегченном варианте.

«Чисто маргинальная история»

Гражданские инициативы – это совсем не ожидание большой прибыли. Фото Depositphotos/PhotoXPress.ru

В России с трудом, но все же привыкли к понятию корпоративной социальной ответственности. Однако следующий этап – понятие социального предпринимательства как коммерческой деятельности, во главу угла которой в ущерб принципу максимизации прибыли поставлено выполнение социальных задач, – похоже, пока вызывает когнитивный диссонанс. В этом нет ничего зазорного – в конце концов на мировом уровне эту концепцию тоже приняли относительно недавно.

«По своей природе корпорации не предназначены для решения социальных проблем. Это происходит не потому, что директора компаний эгоистичные, жадные или злые люди. Причина кроется в природе бизнеса», – объясняет один из самых известных в мире практиков и теоретиков социального бизнеса, основатель микрофинансового банка для бедняков в Бангладеш, нобелевский лауреат 2006 года Мухаммад Юнус. И продолжает: «Многогранность нашей личности предполагает, что не каждый бизнес должен преследовать единственную цель – максимизацию прибыли. И вот тут нам пригодится концепция социального бизнеса. Подобно другим компаниям, он нанимает рабочих, производит товары или услуги и предлагает их клиентам по таким ценам, которые соответствуют его задачам. При этом его основополагающая цель (а также критерий, по которому должна оцениваться его эффективность) – это создание социальных благ для тех, ради кого он осуществляет свою деятельность. Социальный бизнес – это компании, которые руководствуются не жаждой прибыли, а стремлением к решению социальных проблем. Социальный бизнес – не благотворительная организация. Это бизнес в прямом смысле этого слова. Он должен полностью окупать свои расходы, выполняя при этом свои социальные задачи».

Стоит ли говорить, что эти принципы пока что не слишком хорошо укладываются в головах россиян. Социологи ФОМа как-то подметили, что далеко не все социальные предприниматели в стране вообще понимают, чем на самом деле занимаются, а потому не владеют соответствующими профессиональными технологиями. Отсюда – ошибки, убытки, потеря темпов развития. Отсутствие информированности – одна из заметных проблем в этой сфере в России. Согласно опросу ВЦИОМа, результаты которого приводились на прошедшем летом Петербургском международном экономическом форуме (ПМЭФ), лишь 28% граждан знают, что такое социальное предпринимательство. На это накладывается недостаточное доверие новым форматам социального обеспечения: 73% респондентов считают, что лучше получать социальные услуги от государства, доверие к коммерческому сектору демонстрируют только 22%. Здесь заметна то ли привычка к тому, что соцуслуги – прерогатива государства, то ли высокие цены в частных учреждениях: судя по ним, негосударственные медицина и образование по большей части у нас являются скорее «чистым», чем социальным бизнесом.

Но проблема не только в этом. Так, в законодательстве отсутствует понятийный аппарат: закон о социальной поддержке населения лишь допускает, что она может оказываться частниками, но только недавно Минэкономразвития разработало законопроект непосредственно о социальном предпринимательстве. Инфраструктура профессиональной подготовки, поддержки, сопровождения социальных предпринимателей развивается хаотично и до сих пор не сложилась как система. Количество таких бизнесменов, по планам правительства, на порядок вырастет, и к 2020 году 10% соцуслуг население будет получать через негосударственный сектор. Пока же число социальных предпринимателей, по подсчетам Агентства стратегических инициатив (АСИ), составляет не более 1% от общего числа занятых в социальной сфере. Для сравнения: Европейский союз в 2012 году относил к этой области 25% своей экономики.

По сути, в России социальное предпринимательство находится в зачаточном состоянии, и плохо то, что ситуация не меняется уже несколько лет. «Когда пять лет назад создавалось АСИ, поддержка социального предпринимательства была зафиксирована как один из приоритетов его деятельности. Прошло пять лет, и, честно говоря, мы в этом качестве далеко не продвинулись. Это не означает, что совсем ничего не сделано, есть несколько ярких проектов, но это все отдельные случаи. Система пока не выстроена, – констатировал летом помощник президента Андрей Белоусов на ПМЭФ-2016. – Ниша социального предпринимательства маргинализируется. То, что мы видим – это приговор. Это женщины в возрасте старше 30 лет, то есть после рождения ребенка, которые в основном занимаются детьми – у нее свои дети есть и еще и чужие. Вот портрет социального предпринимателя в России. Это чисто маргинальная история на самом деле».

По мнению Белоусова, в России социальное предпринимательство имеет перспективы в трех нишах: там, куда не доходят громоздкие государственные структуры (сфера медицинской реабилитации, дополнительное образование), повышение качества жизненной среды (в том числе экологической) и развитие перспективных технологий (в тех же медицине и образовании). Кстати, заметим, что социальный бизнес по определению должен быть инновационным – социальное ограничение по цене предоставляемых услуг или продаваемых товаров само по себе вынуждает предпринимателя использовать лучшие технологии повышения производительности труда и качества продаваемого результата. Белоусов между тем продолжает: определив ниши социального предпринимательства, надо выяснить, какая ему нужна инфраструктура поддержки, и только после этого разрабатывать регуляторную базу.

«Почему важно определить ниши? Потому что если мы этого не сделаем, то мы не сможем понять, кто наш партнер, – объясняет помощник президента. – Возьмем пример муниципалитетов. В Канаде они являются партнерами, а у нас, если они возьмут на себя такую роль, они задавят все, что есть. Конечно, совсем без них не обойтись. Но в большинстве случаев они просто подомнут все функции под свои государственные структуры – МУПы и ГУПы, которые эти муниципалитеты должны кормить. И где там ниша? Либо партнеры должны быть клиентами, но тогда эта деятельность должна быть хорошо защищена соответствующей регуляторикой».

Это государственный «взгляд со стороны», и он не ставит крест на самой идее социального предпринимательства в России, а только уточняет ее дальнейшие перспективы. Запрос на социальное предпринимательство в России растет, как и предложение, при этом в его основе – не столько предпринимательская, сколько гражданская активность: человек видит перед собой социальную проблему и пытается ее решить без ущерба для своего бюджета, но и без ожидания большой прибыли. А это значит, что социальный бизнес в любом случае будет развиваться.